3Я не писал законного сонета,хоть в тополях не спали соловьи, —но, трогая то пешки, то ладьи,придумывал задачу до рассвета.И заключил в узор ее ответавсю нашу ночь, все возгласы твои,и тень ветвей, и яркие струитекучих звезд, и мастерство поэта.Я думаю, испанец мой, и гном,и Филидор — в порядке кружевномскупых фигур, играющих согласно, —увидят все, — что льется лунный свет,что я люблю восторженно и ясно,что на доске составил я сонет.
<30 ноября 1924>
ШЕКСПИР
Среди вельмож времен Елизаветыи ты блистал, чтил пышные заветы,и круг брыжей, атласным серебромобтянутая ляжка, клин бородки —все было, как у всех… Так в плащ короткийбожественный запахивался гром.Надменно-чужд тревоге театральной,ты отстранил легко и беспечальнов сухой венок свивающийся лаври скрыл навек чудовищный свой генийпод маскою, но гул твоих виденийостался нам: венецианский маври скорбь его; лицо Фальстафа — вымяс наклеенными усиками; Лирбушующий… Ты здесь, ты жив, — но имя,но облик свой, обманывая мир,ты потопил в тебе любезной Лете.И то сказать: труды твои привыкподписывать — за плату — ростовщик,тот Вилль Шекспир, что 'Тень' играл в 'Гамлете',жил в кабаках и умер, не успевпереварить кабанью головизну…Дышал фрегат, ты покидал отчизну.Италию ты видел. Нараспевзвал женский голос сквозь узор железа,звал на балкон высокого инглеза,томимого лимонною лунойна улицах Вероны. Мне охотавоображать, что, может быть, смешнойи ласковый создатель Дон Кихотабеседовал с тобою — невзначай,пока меняли лошадей, — и, верно,был вечер синь. В колодце, за таверной,ведро звенело чисто… Отвечай,кого любил? Откройся, в чьих запискахты упомянут мельком? Мало ль низких,ничтожных душ оставили свой след —каких имен не сыщешь у Брантома!Откройся, бог ямбического грома,стоустый и немыслимый поэт!Нет! В должный час, когда почуял — гониттебя Господь из жизни, — вспоминалты рукописи тайные и знал,что твоего величия не тронетмолвы мирской бесстыдное клеймо,что навсегда в пыли столетий зыбкой
