МОРН: Ничем. Мы помирились. МИДИЯ: Послушай, увези меня отсюда!.. МОРН: Твои глаза — как ласточки под осень, когда кричат они: «На юг!..» Пусти же… МИДИЯ: Постой, постой… смеешься ты сквозь слезы!.. МОРН: Сквозь радуги, Мидия! Я так счастлив, что счастие, сияя, через край переливается. Прощай, Эдмин, пойдем. Прощай. Все хорошо… Морн и Эдмин уходят. Пауза.
ГАНУС: (медленно подходит к Мидии)
Мидия, что же это? Ах… скажи мне что-нибудь — жена моя, блаженство мое, безумие мое, — я жду… Не правда ли, все это — шутка, пестрый, злой маскарад, как господин во фраке бил крашеного мавра… Улыбнись! Ведь я смеюсь… мне весело… МИДИЯ: Не знаю, что мне сказать тебе… ГАНУС: Одно лишь слово; всему поверю я… всему поверю… Меня пустая ревность опьянила — не правда ли? — как после долгой качки вино в порту. О, что-нибудь… МИДИЯ: Послушай, я объясню… Ушел ты — это помню. Бог видел, как я тосковала. Вещи твои со мною говорили, пахли тобой… Болела я… Но постепенно мое воспоминанье о тебе теряло теплоту… Ты застывал во мне — еще живой, уже бесплотный. Потом ты стал прозрачным, стал каким-то привычным призраком; и, наконец, на цыпочках, просвечивая, тихо ушел, ушел из сердца моего… Я думала: навеки. Я смирилась. И сердце обновилось и зажглось. Мне так хотелось жить, дышать, кружиться. Забвенье подарило мне свободу… И вдруг, теперь, вернулся ты из смерти, и вдруг, теперь, врываешься так грубо в тебе чужую жизнь… Не знаю, что сказать тебе… Как с призраком ожившим мне говорить? Я ничего не знаю… ГАНУС:
