Трагедия господина Морна

                    Есть поезд ровно в полдень:
я улечу в чужой чудесный город…
Бумаги бы — пожалуй, разобьется…
А это чье? твое? мое? не помню,
не помню я…

МОРН:

                 Не надо только плакать,
прошу…

МИДИЯ:

          Да, да… ты прав. Прошло… не буду…
Не знала я, что так легко, покорно
меня отпустишь… Я рванула дверь…
Я думала, ты крепко держишь ручку
с той стороны… Рванула что есть сил, —
ты не держал, легко открылась дверь,
и падаю я навзничь… Понимаешь,
я падаю… в глазах темно и зыбко,
и кажется, погибну я, — опоры
не нахожу!..

МОРН:

                 С тобой Эдмин. Он — счастье…

МИДИЯ:

Я ничего не знаю!.. Только странно:
любили мы — и все ушло куда-то.
Любили мы…

МОРН:

                 Вот эти две гравюры
твои, не правда ли? И этот пес
фарфоровый.

МИДИЯ:

                 …Ведь странно!..

МОРН:

                                        Нет, Мидия.
В гармонии нет странного. А жизнь —
громадная гармония. Я понял.
Но, видишь ли, — лепная прихоть фризы
на портике нам иногда мешает
заметить стройность общую… Уйдешь;
забудем мы друг друга; но порою
названье улицы или шарманка,
заплакавшая в сумерках, напомнят
живее и правдивее, чем может
мысль воскресить и слово передать,
то главное, что было между нами,
то главное, чего не знаем мы…
И в этот час душа почует чудом
очарованье мелочи былой,
и мы поймем, что в вечности все вечно —
мысль гения и шуточка соседа,
Тристаново страданье колдовское
и самая летучая любовь{19}…
Простимся же без горечи, Мидия:
когда-нибудь узнаешь, может быть,
причину несказанную моей
глухой тоски, холодного томленья…

МИДИЯ:

Мечтала я вначале, что под смехом
скрываешь тайну… Значит, тайна есть?

МОРН:

Открыть тебе? Поверишь ли?