Забава провела меня по сараям, а я в процессе экскурсии то так, то этак старалась выпытать у нее интересующие меня ответы. Правда, больше для успокоения души. Так как с первого взгляда было понятно, что после замужества планы и мечты Забавы претерпели значительные и, судя по всему, необратимые изменения, и теперь ее больше всего на свете заботит, сколько яиц дадут куры, и меньше всего волнует, кто получит неофициальный титул самой могущественной чародейки Лукоморья.
– Ох и кудесница ты, хозяйка! – восхищалась я. – Я такого отродясь не видывала.
Забава смеялась и довольно поводила полными плечами.
– Поди, саму Ягу в чародействе превзошла! – закинула удочку я.
– У нее своя ворожба, у меня – своя, – улыбалась Забава.
– Да куда уж старухе с такой чаровницей тягаться! – льстила я. – Уж ты-то всяко ее сильней!
– Да разве ж это важно? – отмахивалась Забава.
– Ягу-то всяк знает, а ты в безвестности прозябаешь, – поддразнивала я.
– Пустое это все. Молодая была, мечтала Ягу обойти, а теперь даже смешно от своей глупости, – призналась она и с нежностью добавила: – Луша и Павлуша – вот мои лучшие чудеса.
– Ты уж их, хозяйка, береги пуще зеницы ока! – посоветовала я. – Яга-то, говорят, озверела на старости лет, младенцев воровать стала.
Забава вздрогнула и побледнела. Пухлые ладошки невольно сжались в кулаки, и волшебница пригрозила:
– Пусть только попробует! Если кто моих деток обидит со свету сживу!
Я не стала больше пугать любящую мамашу. И так было ясно: Забава по-настоящему испугалась моих слов. Значит слухи о Бабе-яге – не ее рук дело. Она их уже слышала раньше от кого-то другого и приняла за правду, поэтому бьется в волнении материнское сердце, схлынул с щек румянец, дрожат при мысли о возможной беде руки.
Больше делать в тереме было нечего. Но и уйти я не могла: Варфоломей куда-то запропастился. А день уже близился к закату, наводя на мысль, что заночевать в тереме все же придется. Не возвращаться же в лес на ночь глядя. А ночевать под березкой – приятного мало. Если волк не сожрет, то комары уж точно не пощадят.
От нечего делать я послонялась по двору и по терему. Жизнь кипела, магия лезла изо всех щелей, но я ее совершенно не чувствовала. Только видела, как носятся туда-сюда ведра с водой, пританцовывает метла, спускаясь с крыльца во двор, да рубит дрова труженик-топорик. Вещи в тереме Забавы жили своей собственной жизнью, и смотреть на это было и странно, и страшновато. А ну как в один момент налаженное хозяйство выйдет из-под контроля? Брр, не хотела бы я тогда попасться на пути разбушевавшейся скалке, а уж тем более – топору!
Тем временем потянулись с полей крестьяне, село наполнилось шумом голосов и радостным возбуждением, как в предвкушении какого-то праздника. Я вспомнила про забавы, о которых обещал рассказать кот, и отправилась на его поиски. Первым делом заглянула в кухню, в надежде, что Варфоломей очаровывает повариху, зарабатывая себе плошку молока. Но кота на кухне не оказалось, а в глазах поварихи Устиньи плескался такой дикий ужас, что я решила задержаться.
Бедной женщине необходимо было поделиться наболевшим. Затравленно поглядывая на движущиеся скалки, ложки, поварешки, она горестно всхлипнула:
– Как же я их боюсь! Каждый день будто на раскаленных углях провожу. Того и гляди, полыхнет. Уж лучше бы я валилась от усталости, но сама бы все это делала!
Я с сочувствием взглянула на нее:
– А почему Забава служанок тебе в помощь не наймет?
– Что ты! – замахала руками повариха. – Она же ревнивая, как кошка. Ой!
Она зажала рот пухлой ладошкой.
– Да ты не бойся, – успокоила я. – Я не из болтливых.
Устинья с сомнением посмотрела на меня, но желание выговориться все-таки пересилило боязнь поссориться с хозяйкой.
– Желающих в услужение пойти много. Кто за кусок хлеба, кто за помощь волшебную готов спину гнуть от зари до зари. Да только хозяйка дюже ревнивая! Ревнует Игната своего ко всем мало-мальски привлекательным молодкам, – зашептала она. – Оттого и придумывает диковины волшебные, чтобы в хозяйстве меньше рук требовалось.
Вот оно что! Вовсе не в лени Забавы и не в ее пристрастии к комфорту причина появления всех этих тряпок-самотерок и скалок-самокаталок. Все дело в желании оградить молодого мужа от соблазнов в лице румяных прачек и круглобоких поломоек. Наверное, сперва Забава настояла, чтобы терем отгрохали и высоким забором обнесли, чтобы муженька держать подальше от юных селянок. А когда выяснилось, что в таком огромном хозяйстве без помощников не обойтись, пришлось срочно решать проблему магическими средствами.
– А коли не обойтись без работниц, – продолжила Устинья, – то берет в услужение кого постарше да пострашнее, на кого Игнат не прельстится.
А ведь и правда, сама повариха уже в годах, няньки – девахи молодые, но такие, что ни на одну без слез не взглянешь.
– Как же она меня на работу приняла? – удивленно бросила я и осеклась под сочувствующим взглядом поварихи. Пора бы мне уже привыкнуть, что на красавицу я в нынешних краях никак не тяну. Килограмм пятьдесят не дотягиваю. То-то привратник принял меня за дурнушку которой срочно требуется волшебное потолстение в преддверии смотрин, да и Забава безо всяких вопросов зачислила меня в штат, ни на мгновение не заподозрив во мне соперницу.
Устинья тем временем засуетилась у печи, вытащила пяток горячих пышных караваев. У меня при виде них аж слюнки потекли. Завтрак-то был еще утром, а дело уже к вечеру. Четыре каравая женщина отложила в сторону, на красивое расшитое полотенце, а пятый поделила пополам, сбегала в погреб за кувшином молока и предложила разделить с ней трапезу, что я с удовольствием и сделала.
– Кушай, кушай! – с умилением приговаривала Устинья. – Уж я тебя откормлю, доченька, знатная невеста станешь! Ой! – Она закрыла рот рукой. Похоже, дошло, что как только я достигну лукоморских канонов красоты и стану знатной невестой, Забава сей же час выставит меня за дверь безо всякого выходного пособия, и повариха опять лишится слушательницы и собеседницы.
– А что, Игнат дает повод для ревности? – продолжила прерванный разговор я.
– Если бы он еще давал, – Устинья всплеснула руками, – то небось ни меня, ни Груши с Дусей, ни тебя здесь не было бы.
Ну хотя бы от приставаний хозяина, пока я тут, отбиваться не придется.
– А где он сам? – полюбопытствовала я.
– Уехал в соседнее село родителей проведать.
Я поразилась:
– Как же его Отелла… то есть Забава отпустила?
Не удивлюсь, если Игнат не доедет до родителей, а проведет время на сеновале с какой-нибудь прекрасной селянкой. Такой строгий надзор и беспочвенная ревность жены сами толкают к греху.
– Поехала бы с ним, как всегда, да тяжелая слишком, – пояснила повариха. – Не ровен час, повитуху звать придется. Но про мужа она завсегда все знает, даже когда он далече.
Устинья покосилась на дверь и, наклонившись ко мне, зашептала:
– Есть у нее ниточка волшебная. Она ее Игнату в рубаху зашила. И по ней в сей же миг узнает, если он с другой кралей время проводит.
С ума сойти! Суперсовременные средства шпионажа в отсталом Лукоморье! Да Забава зарывает свой талант в землю, сосредоточившись на создании самоскачущих скалок.
– А Игнату про то известно?
– Да откуда ж? – всплеснула руками повариха. – Ведать не ведает, соколик.
– А ты-то откуда знаешь? – с недоверием спросила я.
– Мне ли не знать. – Она качнула головой. – Только Игнат за порог, как Забавушка ко мне и слезы горькие льет. Сперва страдала, голубушка, а потом нашла средство и со мной своей радостью поделилась… А-а-а-а! – вдруг заверещала она, с ужасом глядя мне за спину, и нырнула под стол.
