напитки для семерых собравшихся в библиотеке мужчин.
Когда они остались одни, старик снова заговорил:
— Итак, подведем итоги.
— Аддай наказал Зафарина, Расита и Дермисата за то, что они не справились с заданием. Их держат в домике в окрестностях Урфы. Там они будут находиться сорок дней, однако мой информатор уверяет, что Аддай не остановится на этом сорокадневном заключении и придумает что-нибудь еще. Что касается отправки следующей бригады, то он еще не принял никакого решения, но рано или поздно он это сделает. Его волнует Мендибж — тот немой, что находится в туринской тюрьме. Аддай говорит, что видел сон и что по вине Мендибжа Общину постигнет горе. Мой информатор очень волнуется, потому что после этого сна Аддай почти ничего не ест и ходит сам не свой. Мой информатор беспокоится о его здоровье, а еще боится решения, которое Аддай может принять.
Мужчина замолчал. Это был человек средних лет, смуглый, с пышными усами. Он был хорошо одет, говорил на безупречном английском и всем своим видом и манерами походил на военного.
Старик жестом показал одному из присутствующих, чтобы теперь говорил он.
— Департаменту произведений искусства известно много, но при этом они толком не понимают, что же они знают.
Все посмотрели на говорившего озабоченно и с удивлением. Старик показал ему жестом, чтобы он продолжал.
— Они подозревают, что инциденты, происходившие в Туринском соборе, не были случайными. Они также считают, что кто-то хочет выкрасть или уничтожить Плащаницу, однако им непонятен мотив. Продолжается расследование в отношении предприятия КОКСА, поскольку в Департаменте считают, что через это предприятие они могут ухватиться за какую-нибудь ниточку, которая поможет им размотать весь клубок. Как я вам уже сообщал, осуществляется операция «Троянский конь», и этот немой, Мендибж, через пару месяцев выйдет на свободу. Еще одна ниточка, ведущая к клубку.
— Пришло время действовать, — сказал пожилой мужчина приятной наружности, говоривший с легким акцентом, свидетельствовавшим о том, что английский не являлся его родным языком. — Мендибж должен исчезнуть, — продолжал мужчина. — Что касается Департамента произведений искусства, то пора надавить на наших друзей, чтобы они остановили этого Марко Валони.
— Возможно, Аддай пришел к такому же выводу. Скорее всего, он считает, что Мендибж должен исчезнуть ради спасения Общины, — вмешался усатый человек с военной выправкой. — Быть может, нам нужно подождать и узнать, что же решит Аддай, прежде чем начать действовать самим. Могу показаться вам лицемером, но я все-таки не хочу, чтобы смерть этого немого была на нашей совести.
— Мендибжу не обязательно умирать. Достаточно будет помочь ему добраться до Урфы, — предложил один из присутствующих.
— Это слишком рискованно, — вмешался другой. — Как только он выйдет на свободу, Департамент произведений искусства станет следить за каждым его шагом, они там не дураки, к тому же люди с опытом. Они запустят в действие отлаженный механизм, и может случиться так, что для спасения его жизни придется пожертвовать жизнями многих людей, и тогда уж на нашу совесть действительно ляжет тяжкий груз, речь ведь идет о полиции и карабинерах.
— Ах, Боже мой, совесть! — воскликнул старик. — Сколько раз мы уже отмахивались от нее, говоря себе, что у нас нет другого выхода. Наша история — это история, в которой не обошлось без смертей. Впрочем, в ней присутствуют и самопожертвование, вера, милосердие. Мы ведь всего лишь люди, не более того, и мы совершаем такие поступки, которые считаем наиболее правильными. Мы заблуждаемся, делаем ошибки, исправляем эти ошибки… Да будет Бог к нам милосерден!
Старик замолчал. Остальные опустили взгляды, и каждый погрузился в свои мысли.
В течение нескольких минут все молчали. На лицах проглядывала обеспокоенность. Наконец старик поднял глаза и, выпрямившись на сиденье, снова заговорил:
— Ну, хорошо, сейчас я расскажу вам, что, по-моему, нам нужно сделать, а затем выслушаю ваши соображения.
Была уже ночь, когда старик сказал, что собрание закончено. Дождь по-прежнему окутывал город влажной пеленой.
Анна Хименес никак не могла выбросить из головы пожар в Туринском соборе. Она обычно общалась с братом раз в неделю и при этом неизменно интересовалась результатами расследования, проводимого Марко. Сантьяго злился, ругал ее за излишнее любопытство и ничего не рассказывал.
— Ты просто помешалась на этом, и подобное помешательство ни к чему хорошему не приведет. Пожалуйста, Анна, забудь об этом пожаре в соборе и о Плащанице.
— Но я же уверена, что могу помочь вам.
— Анна, это не мое дело, это — расследование Департамента произведений искусства. Марко мой хороший друг, я знаю, он считает, что четыре глаза могут увидеть больше, чем два. Именно поэтому он попросил нас просмотреть его записи, однако лишь для того, чтобы мы высказали ему свое мнение. И мы с Джоном действительно высказали ему свое мнение. На этом — точка.
— Сантьяго, дай и мне взглянуть на записи Марко. Я ведь журналист и смогу увидеть то, что не заметят полицейские.
— Ну конечно, журналисты — самые умные и толковые люди, а потому могут выполнить нашу работу лучше, чем мы сами.
— Не говори глупости и не обижайся на меня.
— Я не говорю глупости и не обижаюсь. Однако имей в виду, Анна: я не позволю тебе совать нос в расследование Марко.
— По крайней мере, расскажи мне, что ты сам о нем думаешь.
— Там все намного проще, чем может показаться.
— Это не ответ.
— Больше я тебе ничего не скажу.
— Я хочу съездить в Рим. Возьму, наверное, отпуск на несколько дней. Не возражаешь, если я приеду?
— Возражаю, потому как ты хочешь приехать в Рим не отдыхать, а попытаться убедить меня позволить тебе совать свой нос туда, куда ты не должна его совать.
— Ты невыносим.
— Да и ты не лучше.
Анна посмотрела на свой стол, где лежала куча бумаг и с десяток книг — все они были о Священном Полотне. Она уже несколько дней только то и делала, что читала о Плащанице. Издания для специалистов, религиозные, исторические книги… Она была уверена, что разгадку можно найти, покопавшись в истории Священного Полотна. Сказал же Марко Валони, что инциденты происходили вокруг Плащаницы с тех пор, как она была помещена в Туринский собор.
Анна приняла решение: как только у нее будет достаточно информации о перипетиях, через которые прошло Священное Полотно, она возьмет несколько дней отпуска и поедет в Турин. Этот город ее раньше не привлекал, и ей никогда еще не приходило в голову проводить там свой отпуск, однако теперь интуиция подсказывала ей, что Марко Валони прав и что за всеми этими происшествиями в соборе кроется какая-то тайна — тайна, о которой ей так хотелось написать.
23
— Эвлалий, тебя хочет видеть какой-то юноша. Он приехал из Александрии.
Епископ прервал молитву и, опершись на руку подошедшего к нему человека, с трудом поднялся.
— Скажи мне, Эфрен, неужели приезд юноши из Александрии так важен, что ты прерываешь мою молитву?
Эфрен, человек зрелых лет, с благородным лицом и размеренными движениями, ждал этого вопроса:
