Сказал один из спутников тогда: «В храм не входи, чтоб не было вреда!» Но, болен страстью, пребывал он глух, Замкнул пред уговорами он слух. Когда зажглись лучи ночных светил, Он в крепость монастырскую вступил, А спутники стояли у стены, Предчувствием дурным омрачены. Саад вступил, друзьям не веря, в храм. Брахман снаружи запер двери в храм. Всем существом затрепетал Саад. Ему хотелось убежать назад. Дрожа, он впал в отчаянье тогда, Почувствовал раскаянье тогда, Но было поздно: мраком устрашен, Увидеть жаждал он чудесный сон. Но разве сон к тебе отыщет путь, Когда глаза не в силах ты сомкнуть? Так было с ним. В испуге и мольбе Он тщетно сновиденье звал к себе. Заснул он лишь на утренней заре. Увидел он себя в монастыре, В том самом, где нашел себе ночлег, Где ночь провел он, не смыкая век. Внезапно два пернатых существа, Чьи перья — как зеленая трава, Запели дивным пением и ввысь, Подобно легким птицам, поднялись, Над годовой Саада сделав круг, Ему на плечи опустились вдруг. Одна, чьи перья — ангела крыла, Сновидцу весть благую подала: «Тебе в подруги пери суждена, Прекрасная, как солнце и луна». За ней другая птица, вестник зла, Пророческий свой голос подала: «Твоей судьбою станет грозный див, Тебя он свяжет, в рабство обратив». Проснулся, пораженный сном, Саад. Смущением и трепетом объят, Он завопил. Восточная заря Вдруг осветила мрак монастыря. Он ринулся в смятении к дверям, — Брахман открыл снаружи двери в храм… Саад утратил разум и покой. Томим тоской, он слезы лил рекой. Свет разума в глазах его померк. В отчаянье он слуг своих поверг, И те, исполненные скорбных дум
