Беседовала гурия с творцом. Хотя светлей зари ее атлас, Струились звезды слез из ясных глаз. Бела ее одежда — для кого? Светла ее надежда — на кого? О ком она мечтает по ночам? Зачем она рыдает по ночам? О чем скорбит невинная душа? Не знает ни единая душа! Настанет утро — песня вновь звенит, Рыдает песня сладкая навзрыд. Настанет утро — вновь звенит струна, Тоска разлуки в музыке слышна. И плачут все, когда она поет, И за живое музыка берет. До вечера молитвой занята Ее благочестивая мечта. Настанет вечер — снова плач людей, И снова шах среди ее гостей. Внимал незримой музыкантше он, Сознание терял всех раньше он. Таким высоким гостем дорожа, Его отменно потчевал ходжа, На все лады заботу выражал, Властителя с почетом провожал. Из-за пиров под кровлею ходжи Расстроилась торговля у ходжи!.. В Хорезме я давно пленил сердца Искусством музыканта и певца. В напевах руда проходил мой день, Как песнь, как чудо, проходил мой день. Дастаны распевал я на пирах, Но музыкантшей был растоптан в прах. Дошел волшебный голос до меня, И сердце раскололось у меня. Народ превозносил ее напев, К моим чудесным звукам охладев. Вся жизнь мне опостылела тогда, А сердце обессилело тогда. Но я придумал, как беде помочь, Как отогнать печаль и смуту прочь. Я камфары так много проглотил, Что сердца жар навеки остудил. От силы я избавился мужской, В девический направился покой. Сидел в гареме радостный богач, Когда внезапно испустил я плач. В ответ услышал я слова ходжи И гурии невидимой: «Скажи,
