Одним внушает: — В угол сядь, молись! — Другим внушает: — В горы удались! Он шлет на мученичество одних И тешит небылицами других. Умеющий обманывать народ, Он выдумку за правду выдает. Себя обманывает… Для него Нет друга, кроме Хызра самого. Он в тряпке банг упрятал; и она От цвета банга стала зелена. Не потому ль кричат: «Вот Хызр идет!» — Что зеленью тряпье его цветет? Такой он — этот шейх! Его душа Всецело в обаянье гашиша. В ночи, дурманом банга обуян, Он видит под собой звезду Кейван. И кажется ему, что он достиг Вершин познанья — и, как бог, велик. Услышать най бродяги — все равно Что выпить вечной истины вино. И чем приятней песня, чем звучней, Тем громче сам он подпевает ей. Он топает не в лад, ревет, как слон, Не понимая — как ничтожен он. И, по примеру шейха своего, Суфии кружатся вокруг него. Несутся вихри ликов неземных В расстроенном воображенье их. И все они, как их беспутный пир. И пляска, что ни день, у них, и пир. В самозабвенье кружатся они; Ты их с ночною мошкарой сравни — В самозабвении, в глухой ночи Кружащейся вокруг твоей свечи. Круженье, вопли тех «мужей святых», Их исступленье, обмороки их У них зовутся «поиском пути», Дабы «в забвенье истину найти». Но в них пылает пламя адской лжи. Ты с их ученьем, верный, не дружи. Они всю ночь не устают плясать, — Да так, что поутру не могут встать. Но вожделенье в них одно и то ж: Привлечь к себе внимание вельмож, Чтоб сам вазир верховный поглядел — Насколько в «Вере» круг их преуспел, И убедился в набожности их, И счел бы их за подлинно святых; И всех бы их от бедствий защитил И щедрою рукой обогатил;
