Ему сорок шесть, не так уж много, а скольких близких успел потерять: отца, брата, Паулу…
— Отчего так пустеет мир? — произнес он вслух и будто услышал тихий, насмешливо-нежный голос:
— Мы рождаемся в молодом мире. Нас окружают юные братья и сестры, полные сил родители, еще не старые деды. Мир стареет с нами, но быстрее нас. Вот уже ушли деды, потом родители, старшие братья и друзья. И никуда не деться от преждевременных потерь, кому-то на роду написано уйти до срока… Тебе надо было бежать от меня раньше, я все сделала для этого, когда-нибудь узнаешь. Лишь одного я не могла: бросить тебя сама — слишком любила…
Он коснулся плеча Паулы, ее высокой шеи — под рукой был холодный камень.
Когда он повернулся, то увидел у могильной ограды женщину, наблюдавшую за ним с выражением чуть комического сочувствия. Она была элегантна и очень красива. Некоторая усталость век обнаруживала, что страсти знакомы этому молодому существу.
— Агнесса? — удивился Кальман. — Что ты тут делаешь? Это не твое царство.
— Но и не твое, Имре, ты же боишься покойников. — Агнесса усмехнулась. — Тебе не идет поза безутешного вдовца. Для этого ты слишком эгоистичен.
— Да, я был плохим мужем Пауле. И наверное, окажусь плохим вдовцом. Но я и не позер, ты это отлично знаешь.
— Это правда. Ты не умеешь притворяться. И тебе, наверное, здорово плохо без Паулы. Поэтому я и приехала. Мне сказали, что ты бываешь здесь в это время.
— Очень мило с твоей стороны, — удивленно сказал Кальман. — Но я предпочитаю одиночество.
— Я предлагаю тебе одиночество вдвоем.
— Ты что, импровизируешь водевиль: «Ричард Третий в юбке» — соблазнение над могилой?
— Ну, соблазнила-то я тебя значительно раньше.
— И предала тоже.
— Боже мой! Лишь ты мог порвать отношения из-за жалкой мимолетной связи, которую я сама толком не заметила. Столько лет прожить в Вене и остаться жалким провинциалом!
— Тебе не кажется, что над могилой Паулы этот разговор не очень уместен?
— Надо считаться с живыми, а не с мертвыми, — жестко сказала Агнесса. — Много ты думал о Пауле, когда путался со мной?
— Паула сама прекратила нашу близость, — потупил голову Кальман. — Боялась заразить меня чахоткой. Я этого не боялся.
— Паула все знала о нас. Она переживала наш разрыв. Это была замечательная женщина с мужским умом. Она боялась за тебя и считала: какая ни на есть, я могу быть настоящим другом. Она хотела, чтобы мы поженились.
— Это дико, — помолчав, сказал Кальман, — но я верю тебе. Она настойчиво говорила, что я должен жениться и завести детей. Это была ее навязчивая идея. Мне даже казалось, что она готова назвать имя женщины, но меньше всего я мог допустить, что она имеет в виду тебя.
— Это почему же?
— Паула заставила меня верить в женскую порядочность.
— Бедный Имре! Тогда тебе лучше остаться холостяком.
— Я тоже так думаю.
— Но Паула не хотела этого.
— Не шантажируй меня ее именем.
— Что за тон, Имре? Ладно, бог с тобой. Но зачем же терять дружбу?
— Ты хорошо говорила о Пауле. За это тебе многое прощается. А дружить мы, наверное, сможем.
— И на том спасибо! Ты на колесах?
— Нет, Паула не выносила автомобилей. Я хожу сюда пешком.
Агнесса внимательно посмотрела на него.
— Нет, это не лицемерие. Ты по-настоящему любил Паулу. Давай я подброшу тебя в город.
Машина быстро домчала их до центра Вены. Возле погребка «Опера» Кальмана окликнул какой-то краснощекий человек.
— Это мой зять, — сказал Кальман Агнессе. — Я здесь сойду.
— Мы увидимся?
— Конечно. Только не на кладбище.
— Тебя не оставило чувство юмора. Ты будешь жить.
Кальман вышел из машины. Агнесса дружески помахала ему рукой.
— Поздравляю, — сказал зять. — Ты не теряешь времени даром.
Кальман пожал плечами.
— Какая женщина! — зять поцеловал сложенные щепотью пальцы. — И какое имя!.. Не знаю, что она в тебе нашла, но забрало ее крепко. Столько времени графиня Эстергази ждет пожилого мужчину с внешностью отнюдь не лорда Байрона.
— Не болтай!
— Я совершенно серьезно. Мы все… и твоя мама надеялись на этот брак. Она молода, красива, богата и знатна. Представляешь, как будет звучать: графиня Кальман-Эстергази, граф Кальман- Эстергази!..
— Я Кальман, и с меня этого достаточно.
— Надо и о родне думать. Нам давно хотелось породниться с аристократами. Может, у тебя на примете какая-нибудь Габсбург или Нассау? Признайся честно своему верному Иоше. Хочешь стаканчик чего-нибудь?
— Нех. Ты мне надоел со своими пошлостями. Пойду в кафе «Захер».
— Не сердись, Имре. Я же любя.
Кальман не ответил и пошел через улицу в сторону избранного венской богемой кафе.
Он вошел и, рассеянно раскланиваясь с посетителями, двинулся к своему обычному столику у окна.
Официант, не спрашивая заказа, с быстротой молнии поставил перед ним кофейник, чашку и стакан с ледяной водой. Чиркнул спичкой. Кальман с наслаждением закурил сигару. Голубое облако всплыло перед ним. Он пропустил мгновение, когда в этом облаке обрисовалось вначале смутно, затем все отчетливей девичье лицо такой светлой и радостной красоты, что вторично будет явлена человечеству спустя годы и годы в образе юной Мерилин Монро. То же золото волос, синь глаз, кипень зубов в большой легкой улыбке, та же нежнейшая кожа, совершенная линия шеи и плеч. Но в этой девушке было больше какой-то благородной прочности, при всей деликатности сложения, в ней не чувствовалось даже намека на излом, будто ее растили в особо здоровом, напоенном свежестью трав и цветов пространстве.
Кальман прочно уставился на нее, но девушка, занятая разговором с подругой, не догадалась об этом неприличном разглядывании. Когда же она неожиданно повернулась в его сторону, он успел скрыться в густом облаке дыма.
Официант как раз что-то прибирал на его столике.
— Запишите на мой счет! — крикнула девушка и быстро пошла к выходу.
Кальману показалось, что официант хотел кинуться за ней вдогонку.
— Обер! — остановил его Кальман. — Кто эта девушка?
— А, не стоит разговора, господин Кальман. Какая-то статисточка… Никогда не платит за кофе.
— Сколько она задолжала?
— Семь шиллингов четыре крейцера, — без запинки ответил официант.
— Запишите на меня, — сказал Кальман. — Она одна приходит?
— Если вы о кавалерах, господин Кальман, то одна. Раньше ее приводила мамочка. Эта хоть тихая, стеснительная. А мамочка — не заплатит да еще наорет.
— Ладно. Вам будет уплачено, и довольно об этом.
Кальман отвернулся и вдруг увидел в окне удаляющуюся фигуру девушки. Увидел ее длинные,
