— Он там император! — гордо сказала Вера.
— Так за чем же дело стало?
— Маришка сразу принялся ухаживать за мной. А Кальман сказал: «Маришка, ты мне мешаешь». Совсем как в «Княгине чардаша». Тот отстал, но разозлился и нарочно развел канитель.
Вбежала готовая на выход Мицци, брезгливо держа что-то завернутое в промасленную бумагу.
— Это что такое?
— Бутерброд с ветчиной. Господин Кальман меня угостил. Он любит ветчину и всегда носит с собой в пакетике.
— Не много же ты заработала! — обдала ее презрением Мицци и выметнулась из комнаты…
— Ну, а роль тебе хоть дали? — поинтересовалась травестюшка.
— Дали. Маленькую. Всего несколько слов. Но с проходом через всю сцену. О, мне бы только показаться публике!
— Отбоя не будет от ангажементов!..
Еще несколько шуток, запоздалых охов по поводу незамеченной дырки, спущенной петли, и девушки, будто воробьи, разом вспорхнули и улетели. Да они и были под стать воробьям, только в отличие от пернатых собратьев иной день и зернышка не наклевывали в городском навозе…
В опустевшем пансионе «Централь» Вера гладила свое старенькое платье в комнатке толстой, расплывшейся консьержки.
— Ну как я пойду в ресторан в таком виде! — с отчаянием сказала Вера. — Может, отказаться?
— Ему нужна ты, а не твое платье. Неважно, как женщина одета, важно, как она раздета.
— Но я еще не женщина, тетушка Польди. О чем вы говорите?
— Зачем же ты идешь?
— Он мне нравится. Он знаменитый. На него все смотрят. И я никогда не была в дорогом ресторане.
— Хочешь совет? Есть у тебя хоть одна приличная вещь? Шарфик? Дай сюда этот шарфик.
Вера принесла шарфик. Тетушка Польди встала и с неожиданной грацией принялась играть пестрым лоскутом ткани, то повязывая вокруг шеи, то накидывая на плечи, то лаская пальцами, словно мужскую руку. Вера смотрела как завороженная.
— Поняла?.. Привлекай внимание к этому шарфику, и мужчина ничего больше не увидит. Ни старого платья, ни дырявых чулок, ни сношенных туфель. Мужчины, дитя мое, вообще не видят, как женщина одета. Мы обманываем самих себя, считая, что одеваемся для мужчин. Мы одеваемся только друг для друга.
Вера не слушала, с подавленным ужасом смотрела она на безобразную старуху, бывшую когда-то неплохой актрисой и, наверное, привлекательной женщиной.
— Тетушка Польди, а как же так случилось?..
— О чем ты?
— Все это… — Вера обвела вокруг себя рукой.
— Ушла красота, ушла молодость. Я не умела откладывать на черный день. Я жила. И ни о чем не жалею. У меня была жизнь. Смотри, платье сожжешь.
Вера поспешно отняла утюг; в синих сосредоточенных глазах — твердая решимость не повторить судьбу тетушки Польди.
Кальман пришел вовремя. Вера высмотрела его из окна и сбежала вниз, прежде чем он успел позвонить. Она сразу убедилась в мудрости старой привратницы. Утром он внимания не обратил на ее элегантный туалет, а сейчас, невольно следя за игрой с шарфиком, заметил:
— Как вы мило одеты!..
Но эта игра не ввела в заблуждение зятя Кальмана Иошу, когда они, отпустив машину, вошли в вестибюль его ресторана. Он кинулся им навстречу, но вдруг отступил и стал быстро-быстро говорить что-то по-венгерски. А говорил он, что Кальман, видать, сошел с ума, если позволил себе привести в ресторан эту нищенку.
Кальман пытался ему возражать, но тут Вера повернулась и кинулась прочь.
Он успел — при всей своей тучности — настичь ее в дверях. Они почти вывалились на улицу под начавшийся, как и положено, дождь.
— Что с вами, Верушка? — впервые назвал он ее тем именем, которое останется за ней навсегда.
— Я понимаю по-венгерски, — прозвучало сквозь слезы.
— Не обращайте внимания на этого мужлана… Он приползет к вам с извинениями.
— Не нужны мне его извинения. Он прав. Я нищенка, а нищие не ходят по ресторанам.
— Мне казалось, что вы так мило одеты!..
Они шли под проливным дождем и не замечали, что промокли до нитки, что в туфлях хлюпала вода.
— Я хорошо знаю бедность, — говорил Кальман. — Мы все исправим. Как жаль, что магазины уже закрыты.
— Но я хочу есть, — жалобно сказала Вера. — За весь день я съела один ваш бутерброд с ветчиной.
— Бедная девочка! Знаете что, я живу поблизости. Не бойтесь, это вполне прилично. Дом полон прислуги, нам быстро приготовят поесть.
— Господин Кальман, с вами я ничего не боюсь.
Кальман накинул на плечи Веры пиджак, и они побежали сквозь дождь к его дому.
Дверь открыл важный камердинер с военной выправкой и ухоженными, торчащими вверх усами. Он снял с Вериных плеч пиджак своего хозяина и с нескрываемым презрением окинул взглядом непарадную фигуру посетительницы.
В коридор заглянула горничная, из кухни высунулась кухарка. По совету Агнессы Эстергази он перевел гарнизон на казарменное положение.
— Помогите даме, — сказал Кальман горничной. — А потом проводите в гостиную. Я пошел переодеться.
Камердинер последовал за ним, а горничная панибратским жестом пригласила Веру в ванную комнату.
Переодеваясь, Кальман давал указания камердинеру:
— Ужин — холодный, вино — подогретое. Накройте в малой гостиной. Затопите камин. Да… обязательно — устрицы и к ним мозельвейн.
— Слушаюсь.
— Даме предложите рюмку «мартеля».
— Может, просто стопку шнапса? — с невинным видом сказал камердинер.
Кальман стал императором, но не для наглых столичных слуг.
— Делайте, как я сказал.
Когда Вера вышла из ванны с плохо просушенной головой, в мокроватом, жалко обтягивающем платье и мокрых туфлях, она сразу почувствовала по выражению лица величественного камердинера свою низкую котировку. Она хотела сесть на диван.
— Не сюда, — сказал камердинер и показал на стул с плетеным сидением.
Вера села, с ног ее текло, она попыталась надвинуть на пятно коврик, но ее остановил железный голос камердинера:
— Не пытайтесь, дамочка. Паркет все равно испорчен.
— Я вам не «дамочка», — сказала Вера, смерив его взглядом. — Имейте уважение к гостям своего хозяина.
Камердинер покраснел, он не ожидал отпора.
Кухарка из любопытства сама подавала на стол. Она принесла устрицы на льду, аккуратно нарезанные дольки лимона, поджаренный хлеб. Камердинер открыл бутылку белого вина.
Вера не торопилась. Она смотрела, как Кальман взял половинку устричной раковинки, выжал туда
