Юрий Маркович Нагибин
Наука дальних странствий
От автора
Для читателя не слишком пристального (а со стороны автора чересчур дерзко рассчитывать на чрезмерную внимательность к его произведениям) может показаться странным название сборника «Наука дальних странствий», вроде бы мало соответствующее содержанию. Конечно, когда речь идет об Испании, Австралии, Индии, Японии, Соединенных Штатах — все в порядке, но ведь сюда входит немало рассказов, никакого отношения к путешествиям не имеющих, их действие происходит большей частью в Подмосковье, с которым тесно связан автор, или в ближних от столицы пределах. Ну а монологическая повесть «Заступница» о бабушке М. Ю. Лермонтова и уж совсем ни при чем. Скажу сперва о последней вещи: путешествовать можно не только в пространстве, но и во времени. Я отдам все острозанимательные географические романы Жюля Верна за одну «Машину времени» Герберта Уэллса, где герой переносится не из страны в страну, а из одной исторической эпохи в другую. Путешествия в прошлое столь же занимательны, как и путешествия в будущее.
В наше время огромных скоростей понятие «дальних странствий» стало условным. «Красной стрелой» из Москвы до Ленинграда — восемь с лишним часов, примерно за то же время можно добраться до Сингапура, правда, воздухом, но это дела не меняет. От самой дальней точки планеты жителей Москвы отделяют не годы, как было в давние времена, не месяцы и недели, как было в начале нынешнего века, а всего лишь часы. Наверное, только полет в Антарктиду или на Огненную землю потребует около суток или чуть больше. Современные способы передвижения сузили мир, сверхзвуковые скорости, ставшие реальностью, сузят его еще больше, и все же дальние странствия не исчезнут из человеческого обихода, ибо дело не в километрах, а в способности оторваться от привычности, уйти далеко в поисках — внешних и внутренних, глубоко погрузиться в субстанцию жизни, в существо других людей и в свою собственную душу.
Можно добраться до Антарктиды а населить ее скукой и томлением, вывезенными из дома, и ровным счетом ничему но научиться за тысячи и тысячи верст от родного порога. Можно отправиться но известному, наезженному маршруту, вроде «Золотого кольца», или просто пойти в близлежащим пронизанный солнцем березняк, наконец, вовсе не двинуться из-за письменного стола и окунуться в такие бездны, что дух захватит: ты вдруг обнаруживаешь изумленным сердцем, как обогатила тебя наука этих, не требующих великих расстояний, странствий.
Да, можно вернуться пустым, как гнилой орех, из кругосветного путешествия. И можно много увидеть и многому научиться в рядовом подмосковном санатории, куда загнало тебя недомогание и где обитатели ведут крайне однообразную жизнь: процедуры, прогулки, столовая, послеобеденный отдых, кино, но субботам танцы для тех, что поздоровее. Но постарайтесь заглянуть в глубь зрачков этих большей частью немолодых, усталых, больных людей, проживших нелегкую жизнь, вслушайтесь в тихую музыку их существования, и вам откроются новые горизонты.
Человек ограничен в пространственных странствованиях; даже те, кто вырвался в космос, не улетели дальше Луны, а это всего лишь спутник нашей планеты, светящийся ее отраженным светом; для всех других путешествия ограничены земной поверхностью, да и это доступно лишь немногим. Но путешествия в просторах духа общедоступны и безграничны. Тут каждый, кто не ленив воображением, может покрыть громадные расстояния, пронизать века, побывать в оболочке других людей, да и по только людей — как всевластный волшебник обернуться зверем, птицей, рыбой, растением и, наконец, совершить наитруднейшее — приблизиться к познанию самого себя.
Разумеется, я ни на миг не тешу себя надеждой, что достиг подобных результатов в собственных странствиях. Я лишь говорю о своих намерениях, том стремлении, из которого возникла данная книга. Я старался не сидеть на месте и в силу отпущенных мне природой возможностей и даже чуть поверх них странствовать по далеким и близким просторам, во времени, по людским душам. Повторяю, дело не в расстояниях, а в желании постигнуть науку дальних странствий, в готовности идти навстречу неизвестному в самых разных жизненных обстоятельствах, навстречу людям и, не выделяя себя среди других, навстречу самому себе. Пока я способен к таким странствиям — я чувствую себя живым среди живых, и мне необходимо участвовать во всеобщем человеческом обмене; когда же я не смогу пуститься в путь — значит, меня уже нет.
Заступница
Садитесь, садитесь же, Павел Николаевич, что вы передо мной, как лист перед травой?
Опять икота одолела?.. Вы никак селедкой завтракали, да и с лучком. Экий, право, гурман!.. Ну-ка, сядьте подальше и дышите в сторонку. Терпеть не могу луковый запах, особенно по утрам.
А знаете, Павел Николаевич, вы могли бы большую карьеру сделать, если б государю на глаза попались. Он страсть трепет ценит. Знаете, как граф Клейнмихель в случай попал? При первой встрече с императором так разволновался и ослабел, что его замутило. Все решили — конец голубчику, а государь только поморщился и осведомиться изволил, часто ли случается с его верноподданным подобное. Нет, только при виде его императорского величества, от сильного трепета и усердия. Столь уважительная слабость польстила государю, он приблизил и возвысил Клейнмихеля. Раз как-то граф удержал дурноту, и это вызвало приметное неудовольствие. Государь засомневался в его преданности. Но Клейнмихель быстро исправил ошибку. Ныне он самое доверенное лицо государя, после, разумеется, нашего шефа графа Бенкендорфа. А у вас, Павел Николаевич, козырь не многим слабее, чем у Клейнмихеля.
У вас есть чувство юмора. Оно поможет пережить разочарование: вам не сделать карьеры — вы икаете и трясетесь перед любым начальством, а надо лишь перед его величеством. В этом сила Клейнмихеля: со всеми — зверь, а перед государем — пес блюющий. Большое дело, любезный Павел
