244. (Съемка в помещении.) КОНЦЕРТНЫЙ ЗАЛ ФИЛАДЕЛЬФИИ. 1918 ГОД. Трагическая музыка звучит с эстрады. Лицо Стоковского полно трагизма. Наталья смотрит на Рахманинова.
Рахманинов. Страшно… Россия катится в хаос. Преступно. Нет сил.
Наталья. Мужайся, Сережа. Ты же сам говорил, что нужно найти силы и терпеть.
И как бы в ответ на ее слова трагическая музыка вдруг сменяется светом и выходит в коду, которая обещает рассвет после тьмы и облегчение, и примирение, и надежду…
245. (Натурная съемка.) ВОКЗАЛ. ВЕНА. ЛЕТО. ДЕНЬ. Перрон Венского вокзала. Валит толпа к выходу, снуют со своими тележками носильщики, а около вагона с надписью «Москва — Вена» — объятия, восклицания, слезы радости — семью Сатиных встречают всей семьей Рахманиновы. Вид у приехавших обтрепанный, лица исхудалые, на старике Сатине пальто висит, как на вешалке. На Варваре Аркадьевне шляпа довоенного фасона. Соня, в своей обычной темной юбке и серой кофточке, обнимает Ирину.
Соня. Как выросла!
Наталья. Боже, наконец-то!
Сатин целует дочь.
Сатин. Дусенька-Нусенька! (Смотрит на девочек.) Невесты! Хау из йор инглиш?
Варвара Аркадьевна, плача и смеясь одновременно, кидается к Рахманинову.
Варвара Аркадьевна. Сережа, Сереженька! Дай я тебя обниму! (Оборачивается к Наталье, плачет.) Я ведь и верить уже перестала, что доживу. Ведь нам ничего не дали взять с собой. А с обысками замучили! Ведь все, что было ценного, выменяли на еду. (Оглядывается и шепчет Наталье.) А все-таки кольцо мое изумрудное, помнишь, здесь у меня зашито, в пальто.
246. (Натурная съемка.) ВОКЗАЛЬНАЯ ПЛОЩАДЬ. ВЕНА. ДЕНЬ. Сатины и Рахманиновы выходят на привокзальную площадь. — Сатин пропускает идущую навстречу даму и поводит за ней носом.
Сатин. М-м-м-м! Что за запах! (Он на секунду зажмуривается и восклицает.) Это «Пату»!.. Вавочка, ты помнишь, твои любимые духи! Запахи из другой жизни! Вообще все путешествие было — воскрешение запахов, которые уже забыты. Первый запах был в купе — запах настоящего черного кофе. Потом, когда пересекли границу, — запах дорогой сигары. (Он останавливается.) А это чем пахнет? Боже, это пахнет морем!
Они стоят у рыбного ресторана. Прилавок у входа завален моллюсками, устрицами на льду. В большом аквариуме лениво шевелят усами омары.
Сатин (с отчаянием). Устрицы! С ума сойти!
Рахманинов. Хотите?
Сатин (недоверчиво). Что, можно сейчас?
Рахманинов. Конечно!
Соня. Папа, ты ел в поезде.
Сатин. Софи, ну дюженку! Ведь так истосковался!
247. (Съемка в помещении.) РЫБНЫЙ РЕСТОРАН. ВЕНА. ДЕНЬ. Отделанный красным деревом и медью ресторан напоминает дорогую яхту. Рахманиновы и Сатины уже за столом. Метрдотель принимает заказ. Сатин проглядывает карту вин.
Сатин (жене). Посмотри, Вава, у них есть «Шабли»! У них есть «Пуйи»!
Наталья. Нет уж, давайте тогда шампанского!
Варвара Аркадьевна. Мы ведь еще даже багаж не получили!
Сатин (умоляюще). И пожалуйста, улиточек дюжинку! Как положено, с чесночком, и, пожалуйста, укропчику!..
Варвара Аркадьевна. Тебе будет плохо.
Сатин. Когда мне было плохо от хорошей еды?
Рахманинов сидит рядом с Соней через стол, с улыбкой наблюдая пререканья тестя с тещей. Соня пристально смотрит на него.
Соня. Ты хоть вспоминал обо мне, Сережа?
Рахманинов. Я никогда не забывал о тебе.
248. (Съемка в помещении.) ТО ЖЕ МЕСТО. НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ПОЗЖЕ. Обед окончен. Сатин, тяжело отдуваясь, встает, попыхивая сигарой. Нерешительно смотрит на оставшуюся рюмку коньяку, потом допивает. Варвара Аркадьевна что-то весело рассказывает Наталье. Рахманинов проглядывает счет. Вдруг старик Сатин опять садится, взгляд его упирается в одну точку, а лицо покрывается потом.
Варвара Аркадьевна (поворачивается к Сатину). Тебе нехорошо?
Сатин. Все в порядке, сейчас пройдет.
Девочки засуетились, наливают воды в фужер.
Варвара Аркадьевна. Я тебе говорила, не объедайся!
Все окружают старика.
Сатин. Ничего, ничего… Хорошо, хорошо.
Опираясь на подставленные руки, он встает и с трудом шагает к выходу. Рахманинов расплачивается. Соня задерживается около него.
Рахманинов. Может, вызвать «амбуланс»?
Соня. Нет, это пройдет. Это с непривычки, после мерзлой картошки… Он так счастлив! Мечтает поселиться в Дрездене. Всю дорогу только и говорил об этом: о Галерее, о Рафаэле.
Рахманинов. А ты?
Соня. И я — в Дрезден. Там хорошая кафедра биологии.
Соня и Рахманинов смотрят на выходящих из ресторана родных, поддерживающих Сатина. Старик уже снова смеется. Соня тоже было двинулась к выходу, но Рахманинов удерживает ее за руку.
Рахманинов. Мы вернемся?
Соня. Куда?
Рахманинов. Домой. В Россию.
Соня не отвечает, опускает глаза.
Рахманинов. Я им этого никогда не прощу.
249. (Натурная съемка.) ШВЕЙЦАРИЯ. ОКРЕСТНОСТИ ЛЮЦЕРНА. ЛЕТО. ДЕНЬ. СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ. Возвышенное место над озером. К подножию скалы подъезжает автомобиль. Из него выходят Рахманинов и Наталья.
Рахманинов. Здесь будет наш дом.
Наталья. Какая мрачная скала.
Рахманинов. Ее взорвут.
Наталья. Взорвут?
Рахманинов. Да, взорвут, а землю привезут, и мы сделаем огромную лужайку с розами. А там (показывает на озеро) будет терраса с видом на озеро. Мы построим лестницу к самой воде, где у пристани будут стоять яхты для катания.
Рахманинов обнимает жену за плечи.
Наталья (насмешливо). А где будут свинарники и конюшни?
Рахманинов. Для свинарен и конюшен земля в Швейцарии слишком дорога. А бродячим музыкантом мне быть надоело. Хватит.
Наталья. Да, Да. Тебе нужен покой. Тебе нужно гнездышко… Помнишь, как тебе
