Шаляпин (нарочито противным голосом).
Россия ты, Россия, Советска сторона… Жена моя Маланья Глядит туда-сюда. Связалась с комиссаром, Дитя мне родила… (Засмеялся.) Что, хороша песня?
Марина. Есть и другие, получше.
Шаляпин. У большевиков?
Марина (пожав плечами). У людей.
Рахманинов и Шаляпин смотрят на нее, Мазырин по-прежнему читает газету. Марина набирает в грудь воздух и чистым полным голосом запевает.
Марина.
Мы на лодочке катались Золотисто-золотой, Не гребли, а целовались, Не качай, брат, головой… Рахманинов и Шаляпин слушают. Мазырин, уронив газету на колени, с изумлением смотрит на поющую Марину.
Марина (продолжает петь).
В бору, говорят, В лесу, говорят, Растет, говорят, сосенка. Понравилась мне, молодцу, Хорошая девчонка!.. Шаляпин. Что такое, почему не знал?
Марина пожимает плечами и исчезает в дверях.
Шаляпин (напевает рассеянно).
Мы на лодочке катались Золотисто-золотой… (Голос его пресекается.)
Рахманинов сосредоточенно вставляет сигарету в мундштук. Губы его дрожат. Мазырин глядит в сад, где на лужайке молодые люди с веселыми криками играют в футбол.
Шаляпин. Да… Детей жалко. Они так и не узнают России. Детей я люблю…
И Шаляпин вдруг, наклонив голову и закрыв лицо руками, рыдает.
268. (Съемка в помещении.) СЕНАР. СПАЛЬНЯ МАРИНЫ. НОЧЬ. Марина в своей спальне принимает лекарство — чуть не целую горсть таблеток. Запивает водой. Подходит, к зеркалу и разглядывает свое осунувшееся от усталости лицо. Трогает заострившиеся скулы, приподнимает поредевшие волосы. Грустно усмехается. Она подходит к окну и смотрит на уснувший парк, на поблескивающее сквозь заросли озеро, но, похоже, видит не все это, а какой-то иной образ, занимающий ее душу…
269. (Натурная съемка.) МОСКВА. ВЕСНА. ВЕЧЕР. К обшарпанному подъезду дома, где жили Рахманиновы, подходит пожилой человек в картузе и затертой кожанке. Это Иван. Заходит внутрь.
270. (Съемка в помещении.) ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА. Иван поднимается по лестнице, звонит у знакомой двери. Никто не отзывается. Иван терпеливо звонит, потом стучится, наконец, в бешенстве колотит сапогом в дверь. Открывается соседняя дверь, на площадку выходит знакомый нам председатель дворовой самообороны. Ныне он член домкома, фамилия его Ковшов.
Ковшов. Вам кого, товарищ?
Иван. Сам знаю кого.
Ковшов. Я бы тоже хотел знать, как член домкома, сосед и лицо, которому доверены ключи.
Иван. Какие тебе ключи доверены?
Ковшов. От квартиры. Марина Петровна, уезжая, оставила мне ключи.
Иван. Куда она уехала, мать твою! Ее не сдвинешь с ихнего барахла!
Ковшов. Она уехала в Швейцарию.
Иван (растерянно). А далеко это?..
Ковшов. За углом. Сперва по Большой Дмитровке, затем на Варшавское шоссе, не больше трех с половиной тысяч километров.
Иван. Смеешься? А мне не до смеха. Я Маринин муж. Нешто не помнишь меня, я к ней приходил?
Ковшов. Вот не знал, что Марина Петровна замужем.
Иван. Мы гражданским браком. По-революционному. Вот партбилет.
Ковшов. Он мне без надобности. Я беспартийный.
Иван. Будь другом, пусти меня в квартиру. Может, я письмо какое найду с адресом.
Ковшов без слова вынимает связку ключей и отмыкает многочисленные запоры, какими Марина оборонила жилье Рахманиновых. Они входят в пустую квартиру.
271. (Съемка в помещении.) КВАРТИРА РАХМАНИНОВЫХ. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА. Ковшов зажигает свет.
С ДВИЖЕНИЯ. Иван идет по квартире, оставленной Мариной в строгом порядке. Ковшов следует за ним в отдалении. Иван трогает книги, журналы, заглядывает в ящики столов, шарит в буфете и находит в конце концов искомое: связку писем, перевязанных резинкой. Он берет верхнее письмо, обратный адрес написан не по-русски.
Иван. Не по-нашему написано.
Ковшов. Это по-немецки. Я тебе переведу.
Иван. Ты что, немецкий знаешь?
Ковшов. Маленько. Я у Эйнема работал, на кондитерской фабрике. Он сам из немцев и много немчуры при себе держал.
Ковшов берет конверт, достает из кармана карандаш и, помусолив его, пишет адрес. Иван
