— Да как же это? — недовольно сказал Алёша. — Мне надо в бой.
— Навоюешься ещё, успеешь… Завернёшь оружие хорошенько в рогожу, клеёнку, уложишь в бочку. Сверху зальёшь бардой.
— Это зачем?
— Помогать тебе будет Андржиевский Станько, из железнодорожников. Когда все уложите, своё оружие спрячете и поедете на сто пятую версту…
— Там же белые!
— Если бы их там не было, повезли бы просто, без хитростей. На сто пятой бочку сдадите путевому обходчику Сапожкову.
— Есть сдать Сапожкову! Все будет сделано! — Алёша дал коню шенкеля, конь прянул в сторону. Виталий сердито крикнул:
— Держи себя дисциплинированно, товарищ Пужняк, слушай до конца и не вертись! Спросишь: «Барда нужна?» Он ответит: «Нужна». Если на участке есть чужие и оружие принять будет нельзя, он ответит: «Корову ещё не пригнали». Понял? Если он попросит передать что-нибудь племяннице, возьмёшь. Дашь ему записку, которую я напишу дяде Коле…
Над второй запиской Бонивур думал дольше. Несколько раз перечёркивал написанное, писал снова, перечитывал, исправлял. Потом прочёл вслух:
—
Алёша, загибая пальцы, перечислил все, что приказал ему сделать Бонивур. Он ничего не пропустил и ничего не добавил. В окно выглянул Марченко. Алёша лихо козырнул ему: знай наших! Марченко усмехнулся. Виталий хлопнул Алёшу по плечу и пожелал удачи.
— Ну, давай, да побыстрее!
Пужняк, спрятав записку в тулью фуражки, заломленной на затылок, вытянул коня нагайкой и помчался. Как и при въезде в село, он не воспользовался воротами, а перескочил через изгородь и намётом поскакал к броду…
Немного времени спустя в школе зашевелились, зашумели люди. Съезд окончился. Делегаты стали выходить на крыльцо, возбуждённо переговариваясь между собой. Марченко вышел вслед за ними.
— Товарищ Бонивур! Надо организовать отправку людей — и чем скорее, тем лучше.
— Лошади готовы! — ответил Виталий. — Накормлены, напоены.
Сердечно и шумно делегаты прощались с Марченко и усаживались кто в бричку, кто в седло, выезжая из таёжного конца села по домам кружным путём. Несколько дольше других задержались уполномоченные, избранные в комитет. Марченко говорил с ними. Среди избранных оказались и Кузьма Федотыч и тот, первый крестьянин. Последнему Марченко сказал:
— Ну, товарищ Пащенко, тебе придётся возвращаться в освобождённую Ивановку. Бонивур получил от Топоркова сообщение, что белые отступают. Значит, тебе первому и советскую власть в селе организовывать. Желаю успеха! А ты, Кузьма Федотыч, поостерегись пока домой возвращаться, погости у дочки пару дней!
— До свидания, сынок! — кивнул Кузьма Федотыч Виталию. — Заезжай ко мне — привечу, как родного! Поди, пока нас сторожил, натерпелся, а?.. Ну, прощайте, товарищи!
Когда последний делегат скрылся за околицей, Виталий решительно сказал Марченко:
— Товарищ Марченко! Вам тоже задерживаться не следует.
— Гонишь? — пошутил Марченко. — Не гони, сам уеду! — Он взял коня под уздцы. — Проводи меня немного! — и зашагал вдоль поскотины к северному краю села.
В одном проулке Виталию почудилось лицо Чувалкова, он оглянулся, но фигура, привлёкшая его внимание, тотчас же исчезла. Виталий ускорил шаг. Марченко глянул на него, но тоже прибавил шагу.
— Передавал тебе привет товарищ Михайлов! — сказал он. — Надо было тебе это сначала сказать, да личные дела я на потом оставил… Топорков о тебе очень хорошо отзывается, говорит, ты правая у него рука!
Виталий вспыхнул, покраснев до корней волос. Марченко покосился на юношу.
— Не правда, что ли?
— Да он мне ничего никогда не говорил!
— Ну, тебе не говорил. А он зря слов на ветер не бросает… Теперь ещё одно дело. Спрашивал Михайлов: как ты насчёт вступления в партию? Не думал?
Виталий остановился. Он не мечтал о таком высоком доверии. Ему казалось, что все, что он сделал, все это слишком мало для того, чтобы вступить в партию, что надо совершить что-то необыкновенное, чтобы стать коммунистом. Он сказал:
— Я не думал, товарищ Марченко.
Поняв состояние Бонивура, Марченко обласкал его взглядом, в котором проскользнуло что-то отцовское.
— А ты подумай? Что тебе в комсомольцах ходить до седой бороды?.. Товарищ Перовская тебе рекомендацию даёт, да и Афанасий Иванович не откажется, коли попросишь.
Он взял руку юноши, крепко пожал её, одним движением вскочил в седло, кивнул Виталию головой на прощание и ходко поскакал прочь, сидя в седле точно влитой.
Большую радость испытал Виталий в ту минуту, когда Марченко передал ему слова Михайлова. Лишь сейчас понял он, как большевистское подполье воспитывало его день за днём, не оставляя своим вниманием, помогая в трудных положениях, поправляя, когда молодость или неопытность сбивали его на неверный путь. Вспомнил Виталий все встречи с Михайловым, Перовской, Антонием Ивановичем и другими заметными и незаметными работниками партийного подполья. У руководителей большевистского подполья находилось время для того, чтобы постепенно подвести юношу к тому великому рубежу, каким в жизни человека является вступление в партию большевиков — передовой отряд рабочего класса… Это был великий день!
Возвращался Виталий в деревню — словно летел на крыльях.
Марченко скрылся в подлеске. У Виталия будто гора свалилась с плеч. Через час все делегаты будут вне пределов досягаемости, а за себя и своих партизан Виталий не боялся. Не за тем они шли в партизаны, чтобы думать о своём благополучии.
На пути к штабу Виталий встретил трех девушек. Несмотря на будний день, они были в ярких, праздничных полушалках. Это шла смена в лазарет.
Настя Наседкина окликнула задумавшегося Бонивура:
— Виталя!
Виталий взглянул на девушек и улыбнулся.
— А ну, девчата, двигайтесь быстрее! В лазарете Ксюша уже, наверно, с ног свалилась.
Настенька приветливо помахала ему рукой. Взгляды их встретились. Что-то тёплое и хорошее мелькнуло в задорных глазах Настеньки. Она крикнула:
— Виталя! Придёте вечерком?
Юноша утвердительно кивнул головой.
…Молодёжь давно избрала полянку возле дома Наседкиных местом для гулянья. Тут танцевали под гармонику полечку с притопами и вскриками, тут парни «женихались» с девушками. Тут пели протяжные, задушевные украинские песни, завезённые вместе с обливными глечиками и вышитыми сорочками и рушниками с Украины, о которой помнили деды и память передавали детям.
Виталий любил эти деревенские вечеринки. Юноша в дробной чечётке не уступал деревенским плясунам. Он был неизменным участником всех игр с того памятного вечера, когда впервые увидел задумчивую Настю у костра, и неизменно в паре с ним оказывалась она. И когда в танце он обнимал её за талию и несмело прижимал к себе, она не отстранялась. Лицо её покрывалось нежным румянцем. Короткие волосики на затылке, выбившиеся из-под тяжёлой косы, завивались мелкими колечками. Настя искоса поглядывала на Виталия, не отбирая своей руки, и легонько отвечала на его пожатие, не умея ничем
