Куросиво. Изменились ветры, Куросиво ослабело, и пересекла Японское море стометровая толща холодной воды. Дошли до неё иваси — и стоп! Как в стену уткнулись.
Мы различаем дорогу глазами. А у рыб свои путеводные знаки. Это: тепло, холод, большая или меньшая солёность воды. Для теплолюбивых рыб холодная вода — всё равно что опущенный шлагбаум: дальше дороги нет.
Вот какая история случилась с иваси. Но пройдёт время, изменится ветер, исправит подводную дорогу, потеплеет море, и опять станут ходить к нам по старой памяти иваси.
Крепка рыбья память на невидимые глазу дороги, потому что распознаёт их рыба особым, шестым чувством — всем своим существом.
Когда весной на реках взломает лёд и хлынут в море потоки пресной воды, рыба их чует за тысячи километров. Для неё эта пресная струйка — вестник весны. Это зов, против которого не устоять. Пора отправляться в далёкое путешествие.
Есть люди, которые думают, что рыба не заботится о потомстве. Не то что птица. Птица гнездо вьёт, птенцов кормит. Так-то оно так, но у самой многодетной птицы, куропатки, двадцать четыре птенца, а лосось мечет сорок тысяч икринок, рыба-луна — триста миллионов. Может ли лосось свить гнездо на сорок тысяч лососят, а рыба-луна прокормить триста миллионов детёнышей?
И рыбья забота в том, чтобы поместить икру в такое место, где бы лучше всего — и теплей и сытней — жилось малькам, А где ж всего лучше, как не на родине!
Путь на родину может быть очень далёк. Чавыче из моря в реку и дальше вверх по реке нужно проплыть четыре тысячи километров, угрю из реки в океан — восемь тысяч километров. Но они плывут.
Путь на родину может быть очень труден. Что делает нерка, если, подымаясь вверх по реке, она наткнётся на водопад? Прижав плавники к бокам, нерка взвивается в прыжке и берёт барьер в метр высотой. А горбуши? Ведь на мели им приходится чуть ли не на брюхе ползти. И они ползут, тащатся волоком, вцепившись зубами в хвосты идущих впереди. Как бы ни был труден путь, никто не повернёт назад.
Путь на родину может быть последним. Если сельди придут с нереста с рубцами от голода на чешуе, то лососи и угри уже не вернутся. За время пути изменилась не только наружность лосося — горбуши, ставшей чудищем, изменился весь организм. Рыба уже не может переваривать пищу. «Снёнка» зовут рыбаки выметавшую икру горбушу. У неё нет больше сил, она засыпает на воде.
Но своё дело «снёнка» сделала. Последним усилием она забросала песком ямку на дне, где выметала икру. И вырос этот песчаный бугорок на дне той же самой реки, в том же самом протоке, где когда-то сама «снёнка» вывелась из икры, на её подводной родине.
Знак человека
Но как же о рыбьих дорогах узнал человек? Да так же, как он узнал о птичьих дорогах. Ведь было время, когда люди думали, что кукушка на зиму превращается в ястреба, а ласточки по-лягушечьи закапываются в ил.
А теперь спроси: где проводит ласточка зиму? Мы дадим адрес: Египет. Нам известны адрес и путь любой перелётной птицы.
Может, учёные на самолёте летят вслед за птицей? Нет, не летят. Птица сама через горы, леса и моря проносит на себе знак человека.
Птенцу надевают на лапку кольцо. Это как бы его птичий паспорт: и номер на нём, и название места, где кольцо было надето. Кому попадётся меченая птица, тот, прочитав адрес на кольце, сообщает о находке.
Человек закинул кольцо под облака, человек опустил кольцо в море. Кит не птенчик, ему кольцо не надеть, его метят, не прикасаясь руками. Выстрелом из гарпунного ружья всадят в спину кита металлический диск. Носи эту метку до встречи с китобоями!
Опускают обратно в море и меченую взрослую рыбу, пропустив сквозь жаберные крышки пластинку с номером. И, когда эти рыбьи «паспорта» из морских глубин опять попадают в руки учёных, по ним можно установить, откуда рыба пришла, куда и с какой скоростью рыба плывёт, — всю её подводную биографию.
Малька не отметишь пластинкой — тяжела. На эту малявку человек налагает свой знак по-другому: обстригая мальку жировые или грудные плавники. Для рыбы они неважны, а метка верная: культяпки не отрастут.
Эти куцые плавники уже сослужили службу науке. Они доказали, что с той же великой верностью, с какой птица возвращается на старое место вить гнездо, приходит метать икру к родным берегам и бывший малёк.
Зная эту неизменную рыбью привычку, наши рыбоводы устроили «подводные ясли» для лососят, осетрят, севрюжат и другой ценной рыбьей молоди. В прудах, озёрах и водохранилищах искусственно выращивают из икры мальков. Мальков выпускают в море. А когда воспитанники «рыбьих яслей» подрастут, они вернутся обратно, придут табуном в родные им воды. Тут и закидывай невода и рыбозавод строй.
Всё больше и больше забирает наша советская наука в свои умные, властные руки невидимое хозяйство, скрытое от глаз человека синью воды.
Кто бы раньше поверил, что можно устроить в море рыбью кормушку тридцать тысяч километров длиной и шириной? Да ещё такую, что корма в ней не убывает, а что ни год прибывает? Такая кормушка впервые в мире заведена у нас на Каспийском море. Профессор Л. А. Зенкевич предложил завезти из Азовского моря на Каспий червей — нереисов — лучший корм для осетров. За семнадцать лет размножились нереисы; осетрам прибавилось столько корма, словно подвезли товарный состав в тринадцать тысяч вагонов.
Вот и получается, что не только море кормит человека, но и человек кормит море, управляет им, заселяет моря новыми жителями.
По замыслу наших учёных дальневосточная горбуша переселилась в Баренцево море, балтийская салака — на Арал, а черноморская кефаль — на Каспий. И так хорошо прижилась черноморка на новоселье, что теперь каспийские рыбаки ловят её, как и своих коренных рыб.
А наши «морские управляющие» — учёные задумывают новое: переселить балтийскую треску в Чёрное море, а камчатского краба — в Белое и Баренцево моря Пусть живут и множатся в новых для них морях по человеческому велению!
Чайкин прогноз
Мы бы ещё погостили на рыбоводной станции, знакомясь с тихим озером «рыбьими яслями», слушая рассказы учёных, да наш Славка прислал телеграмму:
И мы вернулись. Когда мы подходили к рыбачьему посёлку, по-штормовому крепчал ветер, вспыхивали пеной гребни волн, многие рыбаки возвращались с промысла. Только могучие корабли могут спорить с бурными волнами. Знаете, какие бывают волны во время сильного шторма? В открытом океане — с трёхэтажный дом высотой.
Нас встретили девочки и отвели в дом, в котором они поселились.
Славка жил на другом конце посёлка, и мы не могли с ним переговорить.
— Что случилось? — спросил я
— Капитан получил чайкин прогноз на бурю, — ответила Майя.
— Опять птички! — вздохнул я. — Ну, раз самого предсказателя нет, рассказывайте вы.
И под шум нарастающей бури мы услышали рассказ про чайкин прогноз.
Кто смышлён и зорок, у того всюду помощники — и в воздухе, и в воде. Морские животные — медузы. дельфины — служат ему живыми барометрами. Но самое лучшее морское бюро погоды — это чайки В зависимости от погоды крылатые рыболовы охотятся по-разному.
Смотри: чайки парят в воздухе. Хитрые, они пользуются токами воздуха, которые, подымаясь от тёплой воды, подпирают крыло. А твоё дело расшифровать сигнал парящего барометра. Если вода теплее воздуха, давление низкое: погода должна перемениться.
Иной день — иная охота Смотри: чайки сидят на воде. Значит, им трудно парить: воздух теплее воды давление высокое — хорошая погода устоит.
Ну, а если чайки бегают по берегу, что означает такой сигнал? Это сигнал шторма. Недаром моряки сложили поговорку: «Чайка ходит по песку, моряку сулит тоску». Во время шторма чайкам лучше всего охотиться на берегу: волны наверняка выбросят поживу.
Как могут чайки заранее чуять шторм? Учёные объясняют это по-разному. Одни говорят, что ноют перед штормом полые внутри Чайкины косточки. Другие думают, что чайки различают «голос моря» — далёкие колебания, неуловимые человеческим ухом.
— Прогноз правильный, — подтвердил я, прислушиваясь к грохоту волн за окном, — но хотел бы я узнать и другое: когда кончится шторм.
Думаю, что об этом хотелось знать не только мне. О чём бы мы ни пробовали говорить, всё равно возвращались к тому же — к буре.
— Рыбаки рассказывают, — помолчав, сказала Майя, — что лет шестьдесят назад на Сахалине был очень сильный шторм. А в это время нерестилась сельдь. Волны повыкидывали столько икры, что после шторма берег на несколько километров был словно бутерброд, намазанный икрой. Так по икре и ходили. Вот какая буря вредная.
— Кому как, — отозвалась Катя. — Морским обитателям буря нужна. Она, словно форточка, проветривает морские этажи. Жителям нижних этажей не хватает кислорода, верхние этажи бедней пищей. А в бурю всё перемешивается: кому прибавится воздуха и тепла, кому корма.
— Что буря, — вдруг подал голос Молчун. — Наши учёные уже стали думать, как сделать, чтобы в верхних этажах моря было больше пищи. Может, будут море удобрять, может, без бури будут море перемешивать…
— Повтори, что ты сказал! — подскочили мы к Молчуну.
Но он забился в угол и накрепко замолчал.
Как море обокрало капитана
