ему было лет тридцать шесть.
– Разрешите узнать ваше уважаемое имя? – сказал незнакомец, приложив сложенные руки к сердцу и глядя на У Суна.
– Ни в пути, ни на привалах я не скрываю своего имени, – отвечал У Сун. – Я начальник охраны, и зовут меня У Сун!
– Вы не тот ли командир У Сун, который убил тигра на перевале Цзин-ян-ган? – спросил человек.
– Тот самый, – отозвался У Сун.
– Я давно слышал про, вас, – молвил человек, низко кланяясь У Суну, – и вот сегодня очень рад приветствовать вас.
– Вы, верно, муж этой женщины? – осведомился У Сун.
– Да, – отвечал тот, – она моя жена. Вот уж поистине: «Хоть и есть глаза, а горы Тайшань не приметил». Я не знаю, чем она оскорбила вас, только уж простите ее ради меня, недостойного.
Услышав такие речи, У Сун поспешил освободить женщину и сказал:
– Вы с женой, как я погляжу, люди необычные. Могу я узнать ваше имя?
Хозяин велел жене одеться и немедленно поклониться У Суну.
– Не сердитесь на меня за то, что я обидел вас, – молвил ей У Сун.
– Вот уж впрямь, – сказала женщина. – «Хоть и есть глаза, а хорошего человека не признала». Моя вина. Но уж вы, дорогой господин, простите меня и пройдите во внутренние комнаты.
– Как же все-таки вас зовут? – снова спросил У Сун. – И откуда вы знаете меня?
– Мое имя Чжан Цин, – отвечал хозяин. – Когда-то я работал неподалеку, на огородах монастыря Гуанминсы. Однажды, из-за какого-то пустяка, я убил монаха, а потом спалил монастырь. Пожаловаться на меня было некому, и власти оставили это дело без внимания, а я поселился под этим деревом на склоне горы и занялся легким промыслом. Но как-то раз проходил здесь один старик с поклажей. Я затеял с ним драку, и в конце концов на двадцать первой схватке старик этот сбил меня коромыслом, на котором нес поклажу. Оказалось, что в молодости он сам промышлял разбоем, и, увидев, что я человек ловкий, взял меня с собой в город, где и обучил своему искусству. А потом он отдал мне в жены свою дочь – эту женщину. Только в городе разве проживешь? Вот я и решил вернуться на старое место, построил дом и открыл здесь кабачок. Мы заманиваем подходящих путников и тех, кто потолще, спаиваем зельем и убиваем. Большие куски мяса мы продаем под видом говядины, а из отходов рубим начинку для пампушек. Я сам продаю их в окрестных деревнях, так вот мы и живем. Меня хорошо знают удальцы из вольного люда, и среди них я известен под именем огородника Чжан Цина. Фамилия моей жены – Сунь. Она полностью усвоила искусство отца, и ее называют «Людоедка Сунь Эр-нян». Я только что вернулся и услышал вопли жены. Но никак не думал, что встречу здесь вас, уважаемый начальник! Сколько раз я твердил жене, чтобы она никогда не вредила трем категориям людей и в первую очередь бродячим монахам. Эти люди и раньше-то не знали хорошей доли, да еще к тому же отрешились от мира. Так она ведь не послушалась меня и однажды чуть не погубила замечательного человека по имени Лу Да. Прежде он служил сотником в пограничных войсках старого Чуна в Яньаньфу. Там он убил мясника, и ему пришлось спасаться бегством, постричься в монахи и вступить в монастырь на горе Утайшань. Все его тело разрисовано татуировкой, отчего среди вольного люда его зовут Татуированным монахом, Лу Чжи-шэнем. Он носят посох из кованого железа весом в шестьдесят с лишним цзиней. Так вот, этот самый монах и проходил здесь. А жена моя, увидев, какой он жирный, тут же опоила его зельем. Потом они снесли его во внутреннее помещение и совсем уж было приготовились разделывать, как на счастье я возвратился домой. Заметив его необычайный посох, я поспешил дать ему противоядие от нашего дурмана и так спас ему жизнь. А после мы с ним даже побратались. Я узнал, что он с каким-то Ян Чжи, по прозвищу «Черномордый зверь», захватил кумирню Баочжусы на горе Двух драконов и теперь занимается разбоем. Не раз получал я от него письма, в которых он приглашает меня к себе, да вот пока не могу собраться.
– Я также частенько слышал от вольного люда эти имена, – отозвался У Сун.
– Жаль, – продолжал Чжан Цин, – что одного здоровенного монаха, ростом в восемь чи, она все же опоила! Запоздал я немного, а когда пришел, его уже разрезали на части. Только и остались от него железная палка с наконечником, черная ряса да монастырское свидетельство. Остальные вещи не так интересны, хоть и есть среди них две очень редкие: четки из ста восьми косточек, вырезанных из человеческого черепа, и кинжалы из лучшей белоснежной стали. Уж, верно, немало людей загубил в своей жизни этот монах. И до сих пор нередко слышится в полночь, как стонет его кинжал. Простить себе не могу, что не успел спасти этого монаха, и все вспоминаю о нем. Еще я запретил убивать певичек и бродячих актеров. Они кочуют из города в город и где придется дают свои представления. С большим трудом добывают они себе пропитание. Нельзя их губить, не то они станут передавать друг другу об этом и со всех театральных подмостков начнут дурно говорить про нас вольным людям. Третья группа людей, которую я запретил жене трогать, – это ссыльные. Среди них встречается много добрых людей, и уж им-то никак не следует причинять вреда. Только жена не слушает того, что ей говорят, и вот сегодня «нарвалась на вас. Хорошо, что я пораньше вернулся! Опять ты за свое? – обратился он к жене.
– Да с начала-то я ни о чем не помышляла, – отвечала Сунь Эр-нян. – А как увидела, что у него узел набит вещами, тут-то и возникла у меня эта мысль. Да еще он рассердил меня своими шутками.
– Я человек честный, – возразил У Сун, – и уж, конечно, не позволил бы себе никаких оскорблений, да вот заметил, что вы, дорогая, слишком пристально поглядываете на мои узел. Тогда у меня возникло подозрение, и я отпустил на ваш счет несколько шуточек, чем и рассердил вас. Чашку с вином, которую вы подали, я выплеснул, а сам притворился, что отравлен. Когда же вы подошли, чтоб отнести меня в кухню, я и напал на вас. Уж вы извините меня, пожалуйста, за такую неучтивость!
В ответ Чжан Цин лишь рассмеялся и пригласил У Суна во внутренние комнаты.
– Дорогой брат, – сказал У Сун, – я просил бы вас освободить также и моих охранников.
Чжан Цин провел У Суна в кухню, где на стенах были развешены человеческие кожи, с потолка свешивалось несколько человеческих ног, а на скамейке лежали двое сопровождавших У Суна стражников.
– Освободите их, дорогой брат мой! – просил хозяина У Сун.
– Разрешите спросить вас, – сказал Чжан Цин, – в чем ваше преступление и куда вас ссылают?
У Сун подробно рассказал ему историю о том, как убил Си-Мынь Цина и свою невестку, а Чжан Цин с