вошел, синхронно поднося палец к губам. Мириам была так увлечена музыкальной пьесой, что даже не услышала, как он вошел. Она исполняла Бетховена, и девушки были потрясены. На цыпочках он прошел к дивану и осторожно присел. Как только прозвучал последний аккорд, Кевин присоединился к аплодисментам. Она обернулась, просияв:
– Ах, Кевин. Я даже не слышала, как ты пришел. Ты давно здесь?
– Двадцать четыре такта, – откликнулся он.
– Она просто чудо, – с придыханием заговорила Норма. – Я уже ей рассказывала, у мистера Милтона рояль в пентхаузе, и, как только он пригласит нас...
– Уже пригласил – в субботу вечером.
– О, это просто чудесно, – захлопала в ладоши Джин. – Ты всем сыграешь!
– На рояле? Но я не настолько хорошо владею инструментом, – заскромничала Мириам.
– Перестань прикидываться овечкой. Ты играешь великолепно, мы только что слышали, – объявила Норма не терпящим возражений голосом. Затем она повернулась к Кевину: – Мы собираемся на концерт в Центр Линкольна завтра днем – Малер, Вторая симфония, 'Воскресение'.
– Нет, ты представляешь, Кевин? Наконец я нашла людей, которым тоже нравится классическая музыка.
– Не меньше, чем рок, – добавила Джин.
– Еще не забудь про кантри и вестерн, – сказала Норма. Они втроем расхохотались.
По всему видно, они сдружились, отметил Кевин. И Мириам счастлива. Так что все хорошо.
– Пора мне шевелить задницей, – заметила Норма – Кевин вернулся, значит, Дейв уже дома.
– И Тед.
– Да, – воскликнул Кевин им вслед. – Чуть не забыл. У Теда сегодня большой праздник. Он в великолепном настроении, Джин. Победа нокдауном до начала поединка.
– Не поняла? – Джин опасливо скривилась, будто при ней сказали что-то неприличное. Он мельком взглянул на Мириам и заметил, как она замотала головой.
– Я имею в виду, он выиграл дело. Хотя, наверное, это должен был бы сказать тебе он сам.
– О, Тед никогда не рассказывает мне эту скукоту. Он знает, я терпеть не могу разговоров о работе. Я даже газет не читаю, когда там поднимается шумиха вокруг судебных разборок.
– И я не читаю, – поддержала ее Норма. – Лучше всего оставлять все неприятности этого мира за дверью, как грязь на коврике. – Она повернулась к подруге: – Правда, Джин, так ведь говорил мистер Милтон?
– Вот-вот.
И обе повернулись к нему с вызывающей усмешкой. Кевин, удивленно приподняв брови, ответил:
– Ну конечно, конечно.
– Пока, Мириам. Поболтаем после, – пропела Джин, помахав рукой.
Норма повторила ее жест.
Некоторое время Кевин молча смотрел на закрывшуюся за ними дверь. Потом повернулся к Мириам.
– Мы так чудесно провели день, – начала она, прежде чем он успел вымолвить слово. – Сначала были в Музее современного искусства. Там чудесная выставка картин из Москвы, которые никогда еще не появлялись на Западе. Потом пообедали в 'Вилледж'. Норма давно облюбовала это местечко, там такие пирожные с заварным кремом! Потом вернулись в центр и пошли в кино на дневной сеанс, смотреть австралийский фильм, о котором все давно говорят. Там был чудный саундтрек, как раз из Бетховена, так что, когда мы пришли домой, я поиграла им немного.
– Ах да, – воскликнула она, едва переведя дыхание после всего, что выпалила ему, – мы же знали, что не успеем вернуться, чтобы приготовить что-нибудь к обеду, и зашли в кулинарию – такая, знаешь, большая, как универсам, – я купила салат из лобстеров, французский багет и бутылочку Шардоне. Сойдет?
– Конечно, – мотнул он головой.
– Ты, что устал? Или сердишься?
– Нет, – натянуто рассмеялся Кевин. – Просто, знаешь... счастлив за тебя.
– На работе все в норме?
– Как всегда.
– Вот и хорошо, – снова затрещала Мириам пулеметной очередью. – А то девочки сказали, что это все, что надо у тебя спрашивать. Я должна делать все, чтобы ты мог отвлечься и не вспоминать о работе. Так ты... может быть, примешь душ, а я пока сервирую стол. – Она поцеловала его в щеку, порхая по комнате как мотылек. – А к обеду я поставлю какую-нибудь музыку, которая помогает пищеварению, – щебетала она и, не дожидаясь ответа, упорхнула из гостиной, оставив его со смущенной улыбкой на лице.
Нет, он был счастлив, что она так быстро адаптировалась, но что-то не переставало беспокоить его, что-то его непрерывно точило изнутри. Какая-то острая боль, точно застрявший в груди осколок. Может быть, просто мнительность, а может, как это иногда бывает, первое предупреждение о чем-то грозном и неотвратимом.
Он стряхнул с себя оцепенение и направился в душ.
Еще до наступления вечеринки появился дополнительный повод для праздника. Дейву Коутейну удалось
