предвкушение того, что случится, но мне пришлось собраться, чтобы продолжить диалог. Замолчи я – и это было бы ужасной ошибкой. Нельзя слишком выпячивать свое желание. Я, как продавец, продаю себя и свое потерянное в этом доме детство.
Некоторые женщины обладают необычайно сильной жаждой жизни. И если они сказали... Нет, не думаю, что мне тогда надо было бы развернуться, извиниться за отнятое время и уйти. Я не мог торопить события и напомнил себе об этом, когда ее глаза затянулись дымкой, а губы плотно сжались. Но прежде чем она успела что-либо сказать, меня спас ее муж. Я увидел его, как только он появился. Защитник семейства, здоровый жизнерадостный парень, который пригласил меня в дом и рассказал, что и сам всегда хотел бы вернуться, посмотреть на свой дом детства.
– Заходите, заходите, заходите.
Подчинить семью совсем не трудно. Вы фокусируете внимание на детях, пусть худшие страхи родителей сами подскажут им линию поведения. Я сделаю так, чтобы Веселый Роджер – папочка – сам связал телефонным проводом своих сына и дочку, и сделал бы это как следует, а то я сделаю это сам.
Он отлично справился с этой работой, особенно с девочкой. Ах, этот милый чуть приоткрытый ротик, который он заклеил скотчем. Он сделал это так старательно, что я испугался, не задохнется ли крошка раньше времени.
Когда он занимался своей женой, платье у нее задралось и собралось складками на бедрах. Сквозь колготки я разглядел ее трусики. Это привлекло мое внимание, но не надолго. Не могу допустить ошибки. Со мной никогда такого не случалось. Ни разу в жизни.
А теперь настало время и самого Веселого Роджера. Пора ему сложить руки за спиной. Я достал наручники. Нужна всего одна пара наручников. Я прятал их до поры до времени. Только после того как «клиент» наденет их на себя, я могу начать работать с ним, а затем и с оставшейся троицей. Он всего лишь свяжет их, вставит им кляп, а мне достанется основная работа.
– Не получится, – сказал он с ухмылкой. – Ты не нацепишь на меня эти штуки.
Вот этого-то я и боялся – дурацкого сопротивления. Иногда здоровые мужики считают себя сильнее пули. Уверен, он уже видел себя героем. Но он просто придурок. Он связал свою семью, а себя не хочет. С чего бы это?
– У тебя нет выбора, – объявил я ему так, как говорят трехлетнему ребенку. – Если, конечно, ты хочешь выйти отсюда живым.
В этом утверждении была доля правды. Я нацелил пистолет на его голову. Оружие впечатляет. Его жена приглушенным голосом начинает издавать звуки. Что-то вроде: «Уупф... уупф». И при этом она отчаянно мотала головой. До этого она словно впала в оцепенение, а теперь она не смогла сдержаться. Ее сын понял намек и последовал ее примеру. Настоящий хор.
– Уупф-уупф.
А у дочери был отсутствующий взгляд.
– Согласно результатам голосования ты проиграл, – объявил я с улыбкой.
Затем я взвел курок и сунул ствол ему в лицо, чтобы он хорошенько разглядел дуло, почувствовал запах стали.
– Или ты станешь паинькой, или ...
Я пожал плечами. Дуло сдвинулось на один или два сантиметра, задело его нос. Так я и хотел, хоть использовать пистолет и не собирался.
– Что ты хочешь? – спросила она.
Не впервые слышу этот вопрос. Она меня тоже спрашивала об этом, и делала это так, что чувствовалось, она готова согласиться на все, что я потребую. Я рассмеялся. Для начала убью ее мужа.
Когда я протянул ему наручники, он все еще не сводил глаз с пистолета. Я жестом приказал ему заложить руки за спину. Он так и сделал, а потом, покачав головой, я защелкнул наручники.
– Сиди спокойно, – приказал я.
– Зачем?
Я заклеил скотчем ему рот. Вот мой ответ.
Собака обнюхала его жену и зарычала. Животное проявило интерес к ее паху. Джун скрючилась от испуга, решив, что я собираюсь заставить ее заняться скотоложством.
Но я оттащил собаку. Всадил бедному животному пулю прямо в мозг. После этого собака перестала фыркать, а Вандерсоны – протестовать.
Загнав микроавтобус в гараж, я заметил – уже начало темнеть. Я приберег Джун напоследок. Когда я стал расстегивать на ее спине платье, она снова начала издавать уупф-уупф. Еще час назад она была готова торговать своим телом, а теперь вдруг начала относиться к нему, как к чему-то священному. Но это только до того момента, пока я не потерял терпение. Потом она обмякла и решила смириться со своей участью. Возможно, посчитала, что я выдохнусь на ней и пощажу детей.
Руки за голову. Теперь я мог осмотреть ее. Проверка? Несомненно, хотя вряд ли она нужна. Белье? Ерунда. Чушь, я и так все знаю. Стандартные трусики и лифчик, помнящий дни былые.
Ее коленки разъехались в стороны, но не более чем на тридцать сантиметров, так как ноги были связаны в щиколотках. Однако я не собирался развязывать ее. Все так и останется. Меня не интересует то, что еще не созрело. Я сложил ее платье, отложил его в сторону, а госпожу Вандерсон затащил в микроавтобус и пообещал медленную смерть обоим ее детям, если кто-нибудь вздумает стучать в стенки машины.
Следующие сорок пять минут я убирал кровь. Потом труп собаки. Его я забросил к Вандерсонам в микроавтобус. Затем я пропылесосил пол, после чего вытер все поверхности так, чтобы ни одна моя ниточка, ни один мой отпечаток не остались в доме. Я вынул мешок из пылесоса и бросил его тоже в микроавтобус. Поставил в пылесос новый мешок. Вандерсоны исчезнут без следа. Я уже видел заголовки газет. Все это так предсказуемо.
