Это произошло во время одной из нововведенных прогулок. Лесси, как всегда, послушно шла за Хайнзом, держась у его ноги. На Лесси был ошейник, но она не натягивала поводок, забегая вперед, и не отставала настолько, чтобы он сам на ней натягивался. Она шагала, как положено благовоспитанной собаке, держась у левой пятки, а головой почти касаясь Хайнзова колена.
Все шло отлично, лучше и пожелать нельзя, но только Хайнз не забывал своей досады на то, что он и сам принужден совершать моцион, чтобы Лесси была в надлежащем состоянии. Ему хотелось вовремя прийти домой к чаю, и еще ему хотелось показать Лесси, «кто тут хозяин».
И вот он ни с того ни с сего, безо всякой надобности натянул поводок.
— А ну, иди живей! — гаркнул он.
Лесси почувствовала, что ее дернуло за шею, и приостановилась. Она просто была несколько озадачена. По давней выучке она знала, что делала все в точности так, как от нее ждали.
И все же этот человек, очевидно, ждал чего-то еще. Она не знала твердо, чего именно.
И вот в эту секунду нерешительности она чуть замедлила шаг. Хайнз это отметил чуть ли не с радостью. Он обернулся и дернул поводок.
— Иди ж, иди. Иди, раз тебе говорят! — закричал он.
Лесси попятилась перед угрозой в его голосе. Хайнз дернул опять. Лесси поступила так, как поступила бы каждая собака: уперлась на поводу и опустила голову.
Хайнз потянул еще крепче. Ошейник соскользнул через узкую голову собаки.
Лесси была на свободе!
В ту долю секунды, когда Хайнз это увидел, он повел себя согласно своей природе — и вразрез своим знаниям опытного собачника. Он сделал прыжок, чтобы схватить Лесси. А этого-то и не следовало делать. Потому что она инстинктивно отскочила, чтобы увернуться от него.
Своим поведением Хайнз достиг только одного: для Лесси стало ясно, что она хочет держаться от него подальше. Заговори он с ней в обычном тоне, она, может быть, подошла бы к нему. В самом деле, если бы он просто сказал ей: «К ноге!» — она, может быть, пошла бы за ним обратно в свою клетку, ничем не связанная, лишь на поводу привитого ей навыка подчиняться человеку.
Все же Хайнз был опытным собачником и все понял — понял, что сделал грубую ошибку и что, если позволит себе еще одно угрожающее движение, он еще больше отпугнет собаку. И тут он попробовал сделать то, с чего должен был начать.
— Сюда, Лесси. Ко мне! — сказал он.
Лесси стояла в нерешительности. Один из ее инстинктов подсказывал ей подчиниться. Но память о внезапном наскоке была слишком свежа. Хайнз это видел. Он затянул самым своим высоким голосом в том заискивающем тоне, который ему самому представлялся обольстительным:
— Лесси. Хорошая. Собачка моя хорошая. Ну же, хорошая собачка… стой теперь на месте. Теперь не двигайся. На месте.
Он пригнул колени и защелкал пальцами, чтобы привлечь внимание собаки. А сам незаметно, пядь за пядью, подползал ближе.
— Тихо, ни с места! — приказал Хайнз.
Навык, привитый Лесси Сэмом Керраклафом, навык всей жизни, казалось, должен был сделать свое дело. Потому что, хоть Лесси и не любила Хайнза, ее научили правилу, что она должна подчиняться человеку, если он ей говорит слова команды.
Но тут в ней зашевелился, хоть и очень слабо, другой импульс, который тоже был навыком всей ее жизни. То было чувство времени.
Это начало смутно, туманно пробуждаться в ней. Она этого не сознавала, не думала, не обсуждала, как мог бы человек. Это постепенно нарастало в ней. Это было только слабое побуждение.
Уже время… время… время…
Она следила, как Хайнз подползает все ближе. Она подняла чуть выше голову.
Время… уже время… время идти…
Хайнз подбирался ближе. Еще секунда, и он будет так близко, что сможет схватить собаку, запустить пальцы в ее густую, тяжелую гриву и, крепко уцепившись, опять надеть ей через голову ошейник с поводком.
Лесси следила за человеком. Побуждение становилось ясней.
Время… уже время идти за…
Хайнз напружился. Как будто почувствовав это, Лесси метнулась. Она отпрянула на два шага от подползавшего человека. Она хотела быть на свободе.
— У, проклятая! — взорвался Хайнз.
И тут же, как будто поняв свою ошибку, снова затянул:
— Ну же, Лесси, хорошая моя. Стоять на месте. Стоять. На месте.
Лесси, однако, уже не слушала его. Только малой частью своих чувств она следила, как человек подбирается ближе. Все остальное в ней насторожилось на внутреннем побуждении, которое становилось все ясней и ясней. Надо ловить мгновение. Она как-то по-своему чувствовала, что, если этот человек ее схватит, она снова испытает разочарование.
Она отпрянула еще на шаг. И в тот же миг Хайнз сделал прыжок. Лесси увернулась.
Хайнз выпрямился в досаде. Он пошел прямо на нее, говоря улещивающие слова. Лесси отпрянула. Она неизменно держала ту же дистанцию между собой и Хайнзом — дистанцию, так хорошо знакомую животному, дистанцию, которая ставит его вне достижения для врага.
Инстинкт говорил ей:
«Сторонись его. Не давай ему настигнуть тебя. Потому что есть… есть нечто еще. Время… время идти… время идти за…»
И тут вдруг, в эту самую секунду, Лесси поняла. Она теперь знала твердо и точно, как если бы стрелки часов указали, что сейчас без пяти четыре.
Время идти за мальчиком!
Она повернулась и побежала прочь — побежала трусцой, как будто ей предстояло сделать ярдов двести. Не было ничего такого, откуда она могла бы узнать, что место свидания, куда она хочет честно явиться, лежало в сотнях миль и в нескольких десятках дней пути. Было только простое, неприкрашенное знание, в чем состоит долг, который нужно исполнить. И она пошла, чтоб исполнить его как сумеет.
Но тут она услышала за собою Хайнза. Он бежал вслед за ней и звал. Она сменила трусцу на галоп. Она не испугалась. Она будто знала наверняка, что этому существу о двух ногах ее никогда не догнать. Ей даже незачем было прибавлять ходу. Ее откинутые назад уши говорили ей, близко ли Хайнз или нет. К тому же у собаки, как у большинства животных, глаза посажены на голове не спереди, как у человека, а по бокам — ей довольно чуть-чуть повернуть голову, и она уже видит, что происходит позади нее.
Лесси, как видно, не беспокоилась из-за Хайнза. Она просто бежала и бежала ровным галопом по дорожке, пересекая зеленую лужайку.
Была секунда, когда у Хайнза заколотилось сердце в радостной надежде. Должно быть, он подумал, что Лесси повернет назад, на герцогскую псарню.
Но псарня, где ее держали на цепи и на запоре, не была для Лесси домом. Она была ей ненавистна. И надежда Хайнза умерла, как только он увидел, что колли свернула по усыпанной гравием дорожке к въездным воротам.
И вновь у Хайнза радостно заколотилось сердце: ворота всегда бывали заперты и ограда вокруг усадьбы была высока — угрюмая гранитная стена. Может быть, удастся загнать собаку в угол.
Присцилла с дедом ехали верхом с прогулки к рыбачьему поселку и остановились перед железными воротами у въезда в усадьбу.
— Я открою, дедушка, — сказала внучка.
Она легко соскочила с седла, так как герцог что-то уже забубнил, протестуя. Но Присцилла знала, что может и соскочить и вскочить на коня куда проворней деда. Потому что, сколько бы он ни возражал, а все- таки он был старик, и садиться в седло даже на самого смирного коня было для него тяжелой задачей, и он ее выполнял пыхтя, и кряхтя, и охая.
Перебросив поводья через согнутую руку, девочка отодвинула засов и всем своим весом надавила на
