зачастую и слова не нужны.
Дети Анны учатся в школе-пансионе.
— Скучаю, конечно, — признается она по дороге на кухню. — Но так уж устроена жизнь. Меня тоже отправили учиться в семь лет. Привыкла. Со временем все привыкают. Потом жизнь вдали от дома даже начинает нравиться, — добавляет она с апломбом убежденного в своей правоте человека. — А в конце концов другой жизни себе уже и не представляешь.
В прошлом я слушала эти слова (подозрительно частые для человека, убежденного в своей правоте) с болью в сердце. Те времена прошли, но меня по-прежнему пробирает дрожь, стоит лишь представить семилетнего Чарли на вокзале в Паддингтоне, с рюкзачком за спиной и чемоданчиком в тонкой дрожащей ручке.
— К тому же теперь не то что прежде, в наши дни, — продолжает Анна. — Теперь у всех эти… мобильники, да и форму можно носить не каждый день.
Я молча изображаю согласную улыбку; я не говорю о том, что мобильник не обнимет и не подует на ушибленную коленку; гоню прочь воспоминания о мерзкой каше, жестком как подошва мясе и серых вечерах, когда тоска по дому раздирает грудь.
На обед подают отбивные и пирог с печенкой, картофельное пюре, овощи и восхитительную шарлотку. За столом довольно весело, в основном благодаря неумолчной болтовне мальчишек и шумному воодушевлению мисс Джонсон. Я уписываю блюдо за блюдом, нахваливая каждое в отдельности и труды хозяйки в целом. Насчет остальных не знаю, но сама себе я кажусь дьявольски обворожительной.
После обеда Джулиан отбывает на станцию встречать Дигби с Магдаленой, а я растягиваюсь на лужайке вместе с детьми, которых, впрочем, на отдых не сильно тянет. После «салок» они отправляются в экспедицию, откуда то и дело притаскивают мне для изучения всякие любопытные штуковины — камешки, коряги, комки сваленной овечьей шерсти. Научный энтузиазм растет с каждым откопанным экспонатом, так что вскоре Джек оказывается по уши в иле из ближайшего ручья, а Чарли вымазан в гусином помете. Приходится подниматься к себе в комнату, чтобы переодеть мокрого Джека.
— Мультики еще не начались? — Размазывая помет по покрывалу, Чарли жмет кнопки на телевизионном пульте.
— Думаю, нет, — бросаю я через плечо, силком утаскивая недовольного Джека в ванную. — Ради бога, Чарли, слезь с кровати. Посмотри, на кого ты похож!
Кто мне объяснит, как можно набрать полный нос грязи? Игнорируя протестующие вопли Джека, я отдраиваю его намыленной губкой и выскакиваю за чистым костюмом в комнату, где мое внимание привлекает голубой экран.
— После рекламы мы встретимся со звездой современного танца Сэмом Данфи, — сообщает дикторша. — Оставайтесь с нами.
— Хоооооооолодноооо! — ревет в ванной Джек. — Давай маааайку, мам, давай штааааны!
— А Джек совсем голый? — смеется Чарли. — Когда будут мультики, мам?! Можно «Игрока» достать?
— Маааааааам! — вопит Джек.
— Иду. — Вытащив из чемодана футболку и брюки, я возвращаюсь в ванную. — Давай, Джек. Быстро-быстро-быстро. Мне хочется кое-что посмотреть по телевизору.
— Меня зовут Сквилтли! — заявляет Джек, сует одну ногу в штанину и надолго задумывается. — Как в Покемонах.
— Правда? А сам справишься, Сквиртли?
— Да. Мне скоро четыре года будет.
— Отлично. Если что не так — зови, я рядом.
Чарли по-прежнему сидит на кровати, по-прежнему чумазый, но зато с любимой электронной «стрелялкой», которая издает на редкость гнусные звуки.
— Чарли, выключи. Я хочу послушать.
— Би-бип, би-бип, БИ-БИ-БИИП! — вторит Чарли электронным выстрелам.
В мою сторону он и бровью не повел, наверняка не слышал.
Из ванной выкатывается младший.
— Коп-коп-коп, — заливается Джек. — Так Дигли в Покемонах говолит! Коп-коп-коп!
На тумбочке оживает телефон.
— БИИП! — орет Чарли. — ЕСТЬ!!!
— Коп-КОП!
На экране — Сэм Данфи крупным планом. Снимет кто-нибудь долбаную трубку с долбаного телефона?
— Би-бип!
— Коп-коп!
Хоть телефон заткнулся. Но все равно ни хрена не слышно. Жму кнопку громкости на пульте.
— …снова вернуться в Лондон… волнение… публика… встретиться с друзьями… — говорит Данфи.
Опять давлю на кнопку. Тщетно. Мальчишки разошлись на полную катушку; рев стоит как в зоопарке.
— …погулять по берегу реки… Тра-та-та тра-та-та… в ресторанах.
За окном на кого-то оглушительно лает Элвис (любимый пес Эви). Я разворачиваюсь к детям и ору, надсаживая глотку:
— Ну все, довольно! Тишина! Все молчат! Чур, кто первым рот раскроет, тот девчонка!
— В пампелсе? — интересуется любознательный Джек.
— В памперсе и с пустышкой. Все, тишина.
Джек шлепается на кровать и затыкает рот рукой. Чарли, выключив игру, зарывается лицом в подушку.
— Поделитесь с нами самым ярким впечатлением от Лондона, — говорит журналистка сиропной внешности. Я тут же нарекаю ее Леденчиком.
— Так сразу и не скажешь… Архитектура, пожалуй, впечатляет. Очень люблю Кью-Гарденз.
— Кью-Гарденз? — умиляется Леденчик. — Не потому ли, что там легко спрятаться от репортеров? В последнее время вы были в центре внимания…
— Кстати, о прессе, — неожиданно перебивает ее Данфи, — и о ярких впечатлениях. Мне запомнилось одно недавнее интервью. Не стоит, наверное…
— Давайте, давайте, — подбадривает Леденчик.
— Одна девушка, женщина… наградила меня вшами.
— Вшами? — ужасается Леденчик.
— Да. — Данфи белозубо улыбается. — Сначала она меня оскорбила, а потом еще и вшей на память оставила.
Чуя сенсацию, Леденчик подается вперед. Я делаю то же самое, но совсем по другой причине.
— Поподробнее, Сэм, если можно. Как она это сделала?
— Как оскорбила? Назвала меня исполнителем народных танцев, в стиле Робина Гуда. Иными словами, деревенским плясуном.
Леденчик возмущенно выгибает бровь, но Данфи не обращает на нее внимания — ухмыляется себе под нос.
— Признаться, я вышел из себя. — Данфи улыбается еще шире
— Профессионализм нашей прессы, — вздыхает Леденчик. — Не хотите назвать имя моей коллеги?
— М-м… Нет.
