— Госпожи нет дома — она ушла к Святому Олафу на какую-то особую мессу. У меня нет ничего горячего, но я сейчас принесу вам хлеба с холодным мясом.
Джон вздохнул.
— Не беспокойся, Мэри. Для моей супруги, должно быть, ее душа важнее, чем мой желудок. Она проводит больше времени в этой проклятой церкви, чем я — в тавернах.
Мэри широко улыбнулась при этих его проявлениях жалости к самому себе и даже рискнула поцеловать Джона в щеку, не забывая при этом одним глазом поглядывать в раскрытую дверь- не подсматривает ли там Люсиль. Служанка Матильды, беглянка из французского монастыря вексинок, расположенного к северу от Парижа, обитала в крохотном закутке под наружной лестницей, которая вела из двора в светлицу. Эту комнатку вверху достроили уже потом, в ней спали Джон с супругой, и в ней же Матильда проводила большую часть своего времени.
— Пожалуй, я спущусь к «Бушу», чтобы перекусить и пропустить кувшинчик эля, — сказал он.
Мэри сильно ткнула ему в грудь пальцем.
— Вы уж постарайтесь сегодня вечером этим у Несты и ограничиться! В последнее время госпожа пребывает в дурном настроении, так что ведите себя прилично, когда вернетесь.
— Скажи ей, что я вынужден был отправиться в замок, чтобы повидаться с ее чертовым братцем, хорошо?
Глядя ему вслед, на то, как он удалялся по проходу, она пробормотала себе под нос:
— Ты ступаешь по очень тонкому льду, мастер Джон, и в один прекрасный день провалишься.
После двух кварт пива и бараньей ноги Джон почувствовал себя в состоянии относительного примирения с окружающим миром. Половину своей жизни он провел в седле, поэтому сегодняшний двадцатидвухмильный перегон от Торра был вскоре забыт, и он с удовольствием растянулся перед пылающими поленьями в большой комнате «Буша». Наконец-то его длинное ястребиное лицо расслабилось, а рука, которая больше не сжимала большую кружку с элем, уютно обнимала за плечи хозяйку постоялого двора.
Неста была живой и подвижной двадцативосьмилетней женщиной, уроженкой Уэльса, рыжие волосы которой были всего лишь чуточку темнее огненной шевелюры Гвина. Она была вдовой солдата из Южного Уэльса, который осел было в Эксетере, открыв там постоялый двор, но затем скоропостижно скончался. Круглое лицо Несты с высоким лбом и курносым носом было достаточно привлекательным, но не оно, а осиная талия и роскошная грудь сделали ее объектом тайных желаний доброй половины мужчин в Эксетере. Джон знавал ее мужа на войне и покровительствовал постоялому двору до его смерти. Впоследствии он тайно передавал Несте деньги, чтобы помочь поддержать дело на плаву. Усердная работа и железная воля этой женщины принесли возглавляемому ею предприятию столь большой успех, что спустя четыре года ее постоялый двор с таверной стали самыми популярными в городе.
Ни для кого не являлось секретом, что она была любовницей Джона де Вулфа, ни для кого, включая его супругу, которая частенько пользовалась этим предлогом для тoго чтобы затеять очередной семейный скандал.
Сегодняшним зимним вечером, когда за стенами, не утихая, завывал пронзительный ветер, в «Буше» народу было меньше обычного, и несколько завсегдатаев пили пиво в большой низкой комнате, занимавшей весь первый этаж постройки. У Несты поэтому нашлось время посидеть с ним, и он поведал ей всю историю своей поездки в Торбей. Она всегда была внимательным слушателем и часто делала разумные и полезные замечания. Много раз ее врожденный здравый смысл помогал ему принять важное решение.
— Получается, тебе придется вернуться туда для проведения дознания? — спросила она, выслушав его рассказ.
— Джозеф из Топшема и, может быть, Эрик Пико должны будут приехать в Торбей завтра, чтобы опознать тела, обломки судна и груз. Потом в четверг туда вернусь я, чтобы провести дознание, и возьму с собой нескольких людей шерифа — арестовать этого убийцу-старосту и парочку его приятелей.
Старый Эдвин, одноглазый подавала, приковылял к ним, подволакивая негнущуюся ногу, — он получил это ранение в сражении у Уэксфорда. Эдвин протянул кувшин с элем и наполнил кружку Джона.
— Добрый вечер, коронер! Останетесь на ночь? — захихикал он, и его незрячий глаз, проткнутый в битве острием копья, страшно закатился.
Неста вознамерилась пнуть его в больную ногу.
— Пошел прочь, старый болван! — дружелюбно рыкнула она. Эдвин захромал, удаляясь, и она нежно прильнула к Джону. — Ты уже рассказал своему дорогому шурину об этих убийствах? — спросила она.
— Нет еще — я повидаюсь с ним, когда заеду в Рогмонт с утра, — ответил он.
Но это называлось «искушать судьбу», потому что шерифу и коронеру было уготовано встретиться, задолго до этого, в ходе драмы, которая была готова вот-вот развернуться. Дверь на улицу неожиданно распахнулась, и в проеме появилась фигура, которой до этого еще никогда не видывали на постоялом дворе; Это был старший церковник, человек аскетического вида, завернувшийся в огромную накидку. Стоя на пороге, он откинул капюшон, под которым была завязанная под длинным подбородком белая шапочка. Его острые серые глаза обежали задымленную комнату, явно ища кого-то.
— Джон де Вулф! Вот ты где! — Облегчение в его глубоком голосе было очевидным, и он широкими шагами двинулся через закусочную, расстегивая на ходу накидку и открывая взорам присутствующих вышитую по краю снежно-белую ризу, развевающуюся над доходящим до середины лодыжки стихарем.
Неста выскользнула из-под руки коронера и быстро вскочила на ноги. За все годы, проведенные ею в «Буше», ей еще никогда не доводилось видеть, чтобы высшее духовное лицо в полном церковном облачении переступило порог ее заведения. Она узнала в нем Джона де Алекона, архидиакона Эксетера и одного из четырех заместителей епископа Генри Маршалла. Ей также было известно, что он являлся дядей Томаса де Пейна и верным другом Джона: архидиакон остался верен королю Ричарду и, в отличие от епископа и нескольких других высших церковных сановников, не поддержал безумное восстание принца Джона.
— Что, во имя Господа, привело тебя сюда, Джон? — проревел коронер, поднимаясь на ноги, чтобы приветствовать его. — Обычно тебя не видно в тавернах!
Архидиакон сухо улыбнулся столь милому богохульству.
— Может, и не совсем во имя Господа, хотя все, что мы делаем, находится в Его власти. Этот вопрос, скорее, криминальный, и к тому же весьма срочный.
Джон де Вулф сделал приглашающий жест рукой в сторону скамьи, которую он только что освободил.
— Почему бы тебе не присесть и не выпить чего-нибудь? Ты выглядишь так; словно испытал душевное потрясение.
Де Алекон обвел взглядом и комнату, и постоянных клиентов, глазевших, открыв рот от изумления, на столь удивительное зрелище.
— Боюсь, это будет неподобающе Джон, ты должен немедленно последовать за мной. Дочь Генри Риффорда, городского старшины, изнасиловали на кафедральном дворе.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Какое-то мгновение Джон молча смотрел на него.
— Боже Всемогущий! Как ты оказался замешан во все это?
Церковник с постным выражением лица грустно покачал головой.
— Я нашел бедную девочку, когда шел с вечерни, чтобы навестить больного каноника у него дома. Я услышал стон с северной стороны собора, из-за кучи камней для новой кладки. Там я обнаружил на земле эту несчастную девочку, избитую и, похоже, изнасилованную.
— Где она сейчас?
— Я поднял шум, позвал всех служек и викариев из епископского дворца и домов каноников, а потом распорядился перенести ее в маленький изолятор за стенами монастыря, где она сейчас и пребывает.
Джон уже натягивал свою накидку и шагал к двери, когда Неста схватила его за руку.
— Ей понадобится женщина рядом — у Кристины Риффорд нет матери, только старая тетка.
Джон остановился, чтобы выслушать хозяйку постоялого двора: он уже успел понять, что ее советы всегда были кстати.
— Ну и? Ты пойдешь?
— Лучше, если ты позовешь свою жену.
