— Три тела, лежавшие на верхней границе прилива среди обломков досок и остатков такелажа, среди скал Ливермеда. А первым их увидел Освальд, рыбак, который живет в хижине у самой кромки воды.
— Мне нужно поговорить с ним: если он первым обнаружил их, то должен был сообщить об этом немедленно.
Аэльфрик тупо взглянул на него, его отвисшая нижняя губа обнажила желтые гнилые зубы.
— А он так и сделал! Он сразу же пришел ко мне и рассказал, — возразил старый саксонец.
— А ты передал его рассказ своему лорду или его дворецкому в поместье?
Согласно новому уложению, нежелание отдельных личностей или всей общины следовать букве закона каралось штрафом, и это подпитывало истощившуюся королевскую казну. Одним из таких нарушений считалось несоблюдение сложного набора правил в случае обнаружения мертвого тела и сохранения его в неприкосновенности до прибытия коронера, который должен был осмотреть труп и провести дознание.
— Но вы же здесь, коронер. Вас уведомили при первой возможности.
— Но только не благодаря тебе, староста! Нам пришлось положиться на законопослушность отшельника и Белых каноников. Это может обойтись тебе и твоей деревне в несколько марок.
Аэльфрик застонал:
— Мы здесь бедны- земля не родит богатого урожая в такой близости от соленой воды. И рыбная ловля совсем не такая обильная, как в Бриксхэме, на том берегу залива.
Джон оставил без внимания знакомые жалобы на бедность. В Англии все стали бедными с того дня, как Львиное Сердце выжал их досуха для организации Крестового похода и затем для выплаты выкупа, а теперь еще надо было платить за войны с Францией, чтобы вернуть земли, потерянные его братом Джоном, пока Ричард пребывал за границей.
— Как отшельник оказался замешанным в это дело? — спросил Гвин, подбрасывая в костер новое полено.
— Ульфстан приходит на берег, чтобы собрать плавник и поискать устриц в лужах. Он оказался там вскоре после того, как Освальд нашел мертвецов и мы стали хоронить их в песках. И, раз уж он так оказался, мы решили, что он может заодно и прочесть над ними молитву, чтобы отпустить им грехи, пусть даже он и не принадлежит к Святому ордену.
— А почему вы не позвали своего приходского священника? Он находится здесь в том числе и для этого.
В полумраке было заметно, как староста поежился.
— Он плохо чувствовал себя в тот день, коронер.
— Был пьян, ты хотел сказать, — оскалился в зловещей ухмылке Гвин, который вообще был невысокого мнения обо всех священнослужителях, включая Томаса де Пейна.
— Захоронение тел до того, как я успел осмотреть их, — это тоже нарушение, которое влечет за собой штраф, — сурово промолвил коронер.
— Мы не знали этого, сэр, — взмолился староста. — И мы не могли оставить их лежать на берегу там, где нашли. Во-первых, с луной прилив поднимается выше. И сегодня их уже наверняка унесло бы обратно в море.
Джон усмотрел в этом резон, но ничего не сказал.
— Откуда же мы можем знать, что они утонули? — строго спросил Гвин.
Аэльфрик посмотрел на него так, словно тот был несмышленым ребенком.
— А отчего еще могут умереть моряки, потерпевшие кораблекрушение? — спросил он. — Когда мы их поднимали, изо рта у них полилась вода.
— Руководства по определению утопленников не существует! Брось сухой труп в мельничный пруд, и труп наполнится водой. Ты видел пену у них в ноздрях и во рту?
Староста кивнул головой, явно обрадовавшись такому наводящему вопросу.
— Да, у одного из них. Молодой парень, совсем еще юноша.
Джон прервал их:
— Ты имеешь представление, что это мог быть за корабль?
Аэльфрик покачал головой, его грязные седые волосы на мгновение скрыли сухое, изможденное лицо.
— Там были доски и остатки такелажа, а еще несколько разбитых бочек. На одной из досок было что- то вырезано, но здесь никто не умеет читать, креме священника, — а я говорил вам, что он плохо себя чувствовал.
Собственная неграмотность Джона помешала ему презрительно отозваться о неспособности деревенских жителей определить название судна.
— Может, на берег вынесло какой-нибудь груз? Удалось спасти какие-нибудь товары?
Деревенский староста воздел руки в универсальном жесте отрицания.
— Одни обломки, сэр. У кромки воды валялось много сушеных фруктов, но их испортили вода и песок, так что они не годились даже на корм свиньям.
— А что там с этими бочками? — потребовал ответа Джон.
Староста отхлебнул большой глоток зля, прежде чем ответить.
— Я никогда не видел винных бочек, коронер, но я знаю, что у нашего лорда на Рождество два вода назад была одна такая. Эта гнутая бочарная клепка вполне могла принадлежать одной из разбитых бочек- хотя я слышал, что эти французские фрукты тоже перевозят в бочках.
Аэльфрик смог немногое добавить, и вскоре все они уже спали на охапках папоротников: староста с дочерью и сыновьями — у одной стены, сэр Джон со своими спутниками — у другой, чтобы оказаться как можно дальше от вони, исходящей из коровника.
Перед тем как заснуть, коронер еще раз мысленно перебрал проблемы, с которыми ему пришлось столкнуться. Он надеялся, что его секретарю удастся разузнать больше того, что они выудили из старосты. Джон с уважением относился к уму и проницательности бывшего священника, точно так же как и завидовал его умению обращаться с книгой и письменным слогом, но, будучи в душе солдатом, он не мог не презирать хилое телосложение и малодушие своего маленького секретаря. Он взял его к себе в отряд по настоятельной просьбе своего друга Джона де Алекона, одного из немногих высших сановников церкви, к которым коронер испытывал уважение.
— Он- мой племянник, да простит меня Господь, — сказал священник. — Моя сестра никогда больше не заговорит со мной, если я допущу, чтобы бедный малый умер с голоду. Он виртуозно обращается с пером и папирусом, даже при том, что имеет обыкновение запускать руку под юбку молоденьким девицам.
И когда возникла необходимость нанять кого-либо, кто мог хорошо читать и писать и не испытывать адских мук, выводя закорючку вместо собственной подписи, то Джон счел неразумным упускать подвернувшуюся возможность. Так что отныне Томас получал жалование два пенса в день и пользовался привилегией спать на собственном тюфяке в помещении для слуг в доме каноника, находившемся на территории собора.
Мысли коронера переключились на извечную болезненную тему. Его супруга Матильда приходилась сестрой шерифу. Женатый на ней вот уже шестнадцать лет, он достиг гармонии в браке благодаря своему почти постоянному отсутствию в доме из-за участия во всевозможных войнах. Но с тех пор, как в прошлом году он вернулся из злополучного крестового похода в Святую землю вместе с Ричардом Львиное Сердце, Джон прочно застрял в Эксетере вместе с Матильдой.
Поскольку у обоих супругов имелись свои недостатки; их отношения неуклонно ухудшались: они почти не разговаривали друг с другом, делая исключение лишь для того, чтобы обменяться взаимными упреками. Тем не менее Матильда приняла самое непосредственное участие в назначении Джона на эту должность, воспользовавшись влиянием своей семьи при неохотном содействии брата и его высокопоставленных церковных друзей — хотя, естественно, главной движущей силой ее поступков было стремление стать супругой важного королевского сановника.
Джон не мог решиться сразу дать согласие занять эту должность, хотя прочные военные связи с королем и его солдатом- юстициарием Хьюбертом Уолтером, делали его одним из наиболее вероятных кандидатов на этот пост. Однако, как только свободные граждане и члены парламента от Эксетера, поддавшись убеждению шерифа Девона, проголосовали в пользу создания института коронеров, Матильда сделала все от нее зависящее, чтобы ее брат преодолел свою неприязнь к ее мужу и поддержал его
