то расшифровать их он не смог. Томаса совсем не удивила неграмотность человека духовного сословия: хотя предполагалось, что священники должны уметь читать и писать, многие из них едва могли нацарапать собственную подпись.
Священника вскоре утомили расспросы де Пейна, и он неуверенно поднялся с пола, на котором сидел, прихватив с собой опустевший кувшин. Неверными шагами он направился к дыре в задней стене, которая вела в крохотную пристройку. Наклонившись, он протиснулся в отверстие, неловко гремя чем-то — чем именно, Томасу не было видно. Осторожно ступая по разбросанному на полу камышу, он подошел к дыре и заглянул внутрь. Глазам его предстал небольшой бочонок, вероятно самый чистый предмет во всей хибаре. Крышка была выбита, и священник как раз окунал пустой кувшин в его темно-красное содержимое.
Внезапно он ощутил присутствие секретаря у себя за спиной, и его худое лицо осветилось виноватой улыбкой.
— Дар от моих прихожан. — Он захихикал, нетвердой рукой расплескивая вино по полу. — То ли еще будет! — добавил он, подмигнув.
Шатаясь, он ввалился в комнату вместе со своим кувшином, и Томасу опять пришлось устраивать представление с выпивкой.
Хвастливое заявление викария о том, что где-то припрятан еще изрядный запас спиртного, подстегнуло любопытство Томаса, и при первой же возможности он удрал, решив продолжить шпионские поиски.
Стоя снаружи, в темноте, на пронизывающем холодном ветру, он принялся размышлять, где же могли находиться украденные товары. Самым очевидным местом — пожалуй, даже слишком очевидным — был церковный амбар, где хранилась принадлежащая церкви десятина всех произведенных в деревне товаров и продуктов.
Амбар высился рядом с лачугой священника, подавляя ее своими размерами, и Томас очень осторожно двинулся к нему: луна выбрала этот момент, чтобы скрыться в облаках. Ощупывая руками грубые доски и плетенные из прутьев стены, он на ощупь пробирался к воротам, которые были достаточно высоки, чтобы в них могла пройти запряженная волами повозка.
Он нащупал засов, которым запирались две шаткие половинки ворот, и приподнял его из пазов. Скрип отворяемой двери потонул в шуме ветра, и Томас проскользнул в образовавшуюся щель. Внутри было совершенно темно, хоть глаз выколи, и он вслепую двинулся вперед, выставив перед собой руки. Овес давным-давно был продан на рынке, так что в амбаре оставались только сено и корнеплоды на корм скоту, хотя деревенские жители, которые к концу зимы часто оказывались на грани голодной смерти, в феврале не брезговали наведаться сюда за турнепсом.
Добравшись до тюков с сеном, сложенных у стены до самого потолка, секретарь начал слепо шарить по сторонам, и тут, словно в ответ на его невысказанную молитву, из-за туч снова выглянула луна. Стены амбара змеились трещинами и провалами, сквозь которые неясный лунный свет освещал его внутренности. Глаза Томаса к этому моменту уже вполне привыкли к темноте, и он повалился на сладко пахнущее сено, погрузив в него обе руки, и быстро переползая с места на место. У самой стены его пальцы наткнулись на что-то твердое. Вскоре он понял, что обнаружил ряд бочек и ящиков разных форм и размеров, выстроенных вдоль стены и небрежно прикрытых тонким слоем сена. Он насчитал по меньшей мере полдюжины, включая несколько деревянных ящиков.
Луна продолжала светить, и Томас подбежал к насыпанной куче турнепса, но для того чтобы разгрести ее и посмотреть, нет ли чего внизу, понадобилось бы слишком много времени и усилий.
Но тут свет угас так же внезапно, как и появился, и ему пришлось прекратить свои поиски. Секретарь был чрезвычайно доволен своей находкой, справедливо полагая, что она изрядно улучшит отношение к нему строгого и сурового коронера. Он вновь забросал бочки сеном, чтобы скрыть следы своей шпионской деятельности, выскользнул из амбара и направился к дому старосты.
Глава вторая,
На следующее утро, на рассвете, отряд коронера был уже на пляже. Поев горячей каши и запив ее холодным пивом в доме старосты, они прошагали небольшое расстояние через поросший скудной травой луг к морю, где на небольшом возвышении над верхней точкой прилива стояли три жалкие рыбацкие лачуги. Аэльфрик размашистым шагом шел впереди, в конце береговой черты свернув налево, туда, где местность повышалась к подножию скалистых утесов.
Ураган миновал, но сильный юго-восточный ветер по-прежнему срывал пенные барашки с увенчанных белыми шапками волн, которые накатывались на берег и разбивались на полпути к утесам. Наступил отлив, оставляя после себя гладкую полосу песка, на которой пока еще не было ничьих следов.
Когда они шагали к цели, за ними пристроились несколько любопытных деревенских жителей. Староста нагнулся, зачерпнув с верхней отметки прилива горсть песка.
— Видите? Здесь повсюду фрукты. — Он протянул руку, и Джон увидел у него на ладони перепачканные песком ягоды сушеного винограда и инжира.
Помня о том, что потихоньку поведал ему Томас о бочонках с вином, коронер спросил как бы невзначай:
Но вы не нашли никаких ящиков или бочек с грузом?
Аэльфрик яростно затряс головой.
— Ни одного, сэр. Только щепу и разбитые доски, которые помогут таким беднякам, как мы, починить свои дома и которые будут кормить наши очаги нынешней зимой. «Твоя бедная деревня станет еще беднее, после того как я наложу на тебя штраф», — мрачно подумал Джон, но пока сумел удержать язык за зубами.
Они дошли до места, находившегося примерно в сотне ярдов от начала первой гряды невысоких скал. Прямо перед ними, слева, местность начинала повышаться, заканчиваясь очередной грядой более высоких скал, которые прорезала неширокая долина. Береговая линия на противоположной стороне ущелья была намного выше, она изгибалась вправо, так что глазам их открывались многочисленные утесы, которые заканчивались тупым выступом мыса Торпойнт.
Аэльфрик остановился и жестом подозвал к себе двух деревенских жителей. В руках они держали деревянные лопаты. Не говоря ни слова, они подошли к тому месту над верхней точкой прилива, где в покрытый галькой и уже слегка подсохший песок были воткнуты три грубых деревянных креста, скрепленных обрывками веревок.
Джон и Гвин стояли рядом в одежде для верховой езды, повернувшись спиной к порывистому ветру, и наблюдали, как копают мужчины. Буквально через несколько минут они углубились в песок на добрых два фута, и показалось первое тело. Один из крестьян отбросил лопату в сторону и опустился на колени, чтобы отгребать песок руками. Как только обнажились рука и нога трупа, они с товарищем ухватились за них и вытащили тело на поверхность. Затем перешли к двум другим могилам, чтобы повторить ту же операцию, а коронер со своим помощником наклонились над первым телом, чтобы осмотреть его.
Томас держался поодаль, истово крестясь в присутствии покойника. Странно, но для человека, твердо верившего в воскресение души и последующую вечную жизнь, он панически боялся смерти, особенно своей собственной. Несмотря на физическое увечье, которое усугублялось застарелой болезнью, он испытывал сильную привязанность к жизни. Живое воображение Томаса доставляло ему немало хлопот, рисуя картины собственной кончины. Иногда, особенно после того, как он стал работать на коронера и ему пришлось ежедневно сталкиваться с мертвыми телами, Томас вдруг замирал, уставившись на свою руку. Ему представлялась его гниющая и разлагающаяся плоть в деревянном ящике, засыпанном сырой землей. И теперь он пытался отогнать от себя эти мрачные мысли, пока его товарищи с очевидным безразличием занимались своим делом.
— Молодой мужчина, на вид лет двадцати, — заметил Гвин, стирая песок с лица умершего.
Тело, пролежавшее в песке два холодных декабрьских дня, осталось не тронутым разложением. На лице сохранилось умиротворенное выражение, глаза были закрыты, губы сомкнуты. Когда Джон приподнял
