— А ты можешь сравнить это ощущение с чем-нибудь, что слышал, видел или чувствовал прежде?
— Я думаю, это можно сравнить с… дайте подумать… ощущение, как когда ты рядом с окном очень холодной зимой. Как будто из твоего тела вытягивают тепло. Или с тем, что я чувствовал однажды, пройдя под линией высоковольтных передач в темноте. Я знал, надо мной было нечто, но не мог сказать что. Как можно описать ощущение тому, кто этого никогда не испытывал?
— Я не смог бы. Ты чувствовал запах Жнеца? С тех пор как стал Волком?
Валентайн кивнул, наслаждаясь легкой сладостью напитка.
— Да, очень близко. Эвереди провел нам импровизированное вскрытие одного из них, до того как мы вышли из Язу. Он вонял, как куча требухи.
О’Коннор на минуту задумался. Он откинулся на стальном стуле, который скрипнул под его весом.
— Была пара случаев, как у тебя. Не только с Волками. Есть люди, чувствующие капюшонников. Многие животные их чуют. Мы думаем, это из-за запаха, но мы видели слишком много странного за последние сорок лет, чтобы игнорировать что бы то ни было, даже экстрасенсорные способности. Если это будет повторяться, постарайся определить, на каком расстоянии ты его чуешь. Есть ли разница, когда их несколько? Можешь ли ты отличить одного от другого? Ну и все такое.
— А они нас отличают друг от друга по нашей ауре?
— Ткачи жизни говорят, что нет, если только они не совсем близко и аура хорошо читается. Ведь она разная в зависимости от настроения, от того, голоден человек или сыт, от всего такого. Конечно, вы, Волки, можете ее маскировать. Но самое главное, кажется, расстояние. Например, ты издалека можешь разглядеть какое-то движение, ближе отличить мужчину от женщины, а еще ближе — узнать человека. Конечно, помогает, если ты его уже встречал пару раз. Но, возвращаясь к твоему вопросу. Я думаю, при определенных обстоятельствах они могут нас различать. Были случаи, когда Жнецы преследовали определенного человека. Не знаю, брехня ли это, но у нас был рапорт из Новой Мексики о том, как капюшонники собирались со всей округи, чтобы охотиться на одного Волка. Его группа рассредоточилась, но они все пошли за ним. Конечно, в пустыне легче читать ауру, там меньше мешают растения и животные, и Жнецы, возможно, просто шли по самому лучшему следу. И тем не менее, кажется, что есть связь между такой массовой атакой и тем обстоятельством, что этот Волк прежде причинил им немало вреда.
— Кстати, — сказал Валентайн, вспомнив, — там был странный рисунок на лодке. Вроде изогнутой буквы «Х».
— Хорошо, что ты заметил. Можешь нарисовать?
Валентайн взял карандаш и под заметками исследователя нарисовал свастику.
— Ты уверен, что она именно так повернута? Не так? — он нарисовал свастику Третьего рейха.
— Нет, наоборот. Это важно? — спросил Валентайн.
— Трудно сказать. Она появлялась в последнее время, так что я кое-что проверил. Этот символ можно найти на храмах в Азии, на буддистских артефактах и тут среди наскальных рисунков американских индейцев в пещерах. Она есть на руинах Трои, на египетских стенах, даже в Китае. Я вот что скажу: кто бы ни использовал ее в доисторические времена, они точно немало путешествовали.
7
Арканзас, весна сорок второго года правления куриан
Валентайн провел зимние месяцы, прилежно подтягивая знания, чтобы соответствовать своему званию лейтенанта. Изучая в классе линии обороны и маневры перед лицом врага, он узнал, как тяжело бывает в походе с обозами и вьючными животными. Днем он лестью выманивал шесть пуль различных калибров в арсенале для занятий по баллистике, а ночью делал письменный подробный разбор битвы при Клозвице. Проведя утро в спорах с весьма требовательными женами Волков, живущими в лагере, по поводу качества муки, он наспех дописывал работу по аргументации объективной реальности, в защиту Сократа от Протагора.
Будучи проницательным наблюдателем и обладая хорошей памятью, Валентайн строил свое поведение по образцу тех офицеров, которых особенно уважал. Он ценил методичность, с которой Ле Авре планировал каждую кампанию. После его указаний любой руководитель группы настолько хорошо знал свою задачу, что капитану на марше приходилось за день отдавать лишь две команды: «Разбить лагерь» на закате и «С лагеря сниматься» на рассвете. Бригада работала как хорошо отлаженный механизм, стоило лишь командиру нажать кнопку «Пуск». Валентайн восхищался ролью лейтенанта Мэллоу в выполнении приказов командира и копировал заинтересованность Бростова в людях, его стремление помочь всем, чем только возможно.
С другой стороны, от него не укрылось, что Мэллоу нерешителен, когда отсутствуют четкие и ясные приказы капитана, а Бростов выпивает. Он отмечал для себя эти черты и учился тому, как не надо себя вести. Люди любили его и, что еще более важно, уважали по той простой причине, что это чувство было взаимным.
Охранники, вместе с которыми он учился в военном колледже, посмеивались над ним из-за его одежды из оленьей кожи тускло-коричневого цвета и из-за его застенчивости. Молодой Волк избегал бурных вечеринок по выходным, которыми развлекались студенты с тех самых времен, когда образовались первые университеты, и помалкивал в классе, если только его не вызывали. Он не рассказывал о своем боевом опыте даже другим Волкам, которые иногда появлялись в колледже как студенты или лекторы. Он познакомился с учеными из Мискатоника, прочитал некоторые из их папок, содержащих информацию о курианах, и больше слушал, чем говорил. Эти черты, а особенно последняя были редки среди молодых Волков, отличавшихся бравадой, хвастливостью и довольно агрессивным поведением.
И все же Валентайн был одинок. Он попал в собственную ловушку. Ему всегда нравилось быть одному, и теперь он оказался в том безвыходном положении, в которое молодые люди определенного склада загоняют сами себя и из которого не могут потом выбраться. Но, несмотря на отсутствие товарищей, он наслаждался жизнью и ролью лейтенанта больше всего в своей жизни. Постоянные сложные задачи, физические и умственные, только раззадоривали его.
Бригада Зулу участвовала в боевых действиях дважды в этом году, но в силу занятости в колледже и неопытности Валентайн оба раза оставался в лагере командовать отрядом таких же унылых Волков и отвечать за охрану громоздких обозов и поклажи. Соревнования по стрельбе среди гражданских и репетиции музыкальных отрывков для встречи возвращающихся Волков — вот что давало выход напряжению, и каждый раз, когда кто-то из его отряда контрабандой протаскивал женщину в изолированную палатку, он притворялся, что ничего не заметил. С первыми зелеными весенними ростками бригада Зулу вышла из Пайн-Блафф и направилась к горам Уошито, в зону активных военных действий.
— Прости, Валентайн, ты снова остаешься, — сказал капитан Ле Авре, положив кусок мела. Косые лучи заходящего солнца придавали его лицу теплый, золотистый оттенок.
За его спиной на зеленой классной доске висела карта Южно-Восточного Арканзаса и границ Луизианы. Пунктирные кружочки отмечали места, которые предстояло патрулировать. Рядом с молодым Волком Бростов и Мэллоу что-то вполголоса обсуждали.
— Есть вопросы, господа? — спросил капитан.
— Что вы оставите Валу, сэр? — спросил Бростов.
— Весь его взвод. То, что он остается, еще не значит, что ему нечего будет делать. В некотором смысле, пока нас нет, он — первая линия обороны Южного округа. Как только вода в реке спадет еще немного, колонна может атаковать это место, а мы не только не сумеем их остановить, но даже не заметим. За рекой тоже надо следить. Валентайну нужны люди для патрулирования, для доставки запасов, для изучения и нанесения на карту этих приграничных ферм.
— Выменивать рис по бартеру, — добавил Мэллоу, — к концу осени нас будет тошнить от него.
— Это лучше, чем голодать. Было время, когда здесь только трапперы и обитали, — продолжил Ле Авре, — теперь здесь несколько ферм, плантаций скорее, и если мы их организуем, то можем считать эту землю до Миссисипи нашей. Порядка двух тысяч человек сможет нормально ее охранять, если только найдутся новые ополченцы. Ты хороший оратор, Валентайн. Поговори с местными, посмотри, может, они возьмут оружие и патроны, чтобы патрулировать самим.
Валентайн и его взвод проводили остальную часть бригады Зулу на рассвете следующего дня.
— Привет аллигаторам, — пошутил кто-то из его взвода.
— По крайней мере больше пользы ножам, чем бревна стругать, — сплевывая кожуру от семечек,
