землячества гоминдановских китайцев скрывается много шпионов из коммунистического Китая… Поэтому в свободное от дежурства время я начал приезжать сюда, подружился с хозяйкой и стал прощупывать, чем она дышит… Она и клюнула.
— Да ну? — с серьёзным видом спросил Куросима.
— Э, да ты, кажется, ранен? Не опасно?.. Я, конечно, виноват перед тобой, но так уж вышло… Мыло, которое было у Омуры, мне сразу показалось подозрительным. Вот я и говорю хозяйке, что есть, мол редкостное мыло. Она спрашивает: «Какое?» Отвечаю: «Таиландское». Она и пошла на эту приманку. Это мыло, говорит, прекрасно отстирывает жирные пятна. Давай, говорит, приноси, сколько есть. Я сказал, что принесу сегодня. Взял всё мыло, что осталось у Омуры в котомке, и привёз. Ты тоже почувствовал, что в этом мыле кроется какая-то тайна, но, видно, ничего не понял. Мне захотелось посмотреть, что они станут с ним делать, застичь на месте преступления… — Наконец Соратани освободился от верёвок. С трудом распрямляя затёкшие конечности, он поднялся и продолжал: — Что ж молчишь?.. Ну ладно, слушай дальше. Приезжаю я днём, а хозяйка и говорит, мы, мол, сегодня не работаем, и можно как следует выпить. Стала меня подпаивать, а сама заигрывает, льнёт ко мне. Я прикинулся дурачком, а она вдруг этак нахально: «Где же мыло?» Я достаю мыло, и вдруг появляется сам Лю и наставляет на меня пистолет. А с ним ещё двое молодых парней, вроде его сподручные. Вот меня и скрутили… Тем временем ещё двое привезли твоего Омуру. Всё расслышать из шкафа я не сумел, но из разговора убедился, что это шайка тайных коммунистических агентов…
Куросима молчал. Тогда Соратани, от которого разило водкой, вплотную приблизился к нему и, щуря глаза, умоляюще спросил:
— Послушай, чего ты молчишь? Жалко тебе, что ли, что благодаря этому делу я тоже стану сержантом полиции, а?.. Скажи, ты их всех арестовал?
— Нет, только троих, — ответил Куросима. Обоих Лю и Фукуо Омуру.
— Вот как? Ну и хорошо. Они ведь главные преступники.
— Да, мужа и жену Лю я передаю инспекторам полиции по борьбе с торговлей наркотиками. А Омуру снова отправят в лагерь.
— Ч-что?! Почему? — отшатнулся Соратани.
— Потому что тебя чуть не убили из-за морфина ценой в два миллиона семисот тысяч иен, — холодно ответил Куросима.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАМЯТИ
1
На следующее утро, выслушав доклад Куросимы, Итинари, медленно поворачиваясь в своём вращающемся кресле, сказал:
— Короче говоря, ты считаешь, что контрабандисты воспользовались тем, что Омура утратил память, и приспособили его для пересылки наркотиков, и он сам об этом не знал?
— Так точно.
— А вопрос о том, — продолжал Итинари, — японец ли Омура или китаец, остаётся неясным? Антропологической экспертизой этого не определить?
— Да, — упавшим голосом ответил Куросима.
— Ты же сам настаивал на расследовании по всем правилам науки, верно? Согласись, теперь все возможности исчерпаны. — Итинари перестал вертеться, и неизменная слащавая улыбка вдруг сошла с его лица. Опустив глаза, он стал поправлять лежавшие на столе бумаги. Затем снова поднял глаза на Куросиму и кисло проговорил: — Поэтому, сержант Куросима, сегодня ты должен закончить дело Омуры. С завтрашнего дня ты освобождаешься от всякой опеки над ним.
— Да, но почему? — спросил возмущённый Куросима.
— По-моему, я тебя предупреждал: если в течение недели личность Омуры не будет установлена, придётся пойти по новому пути. Это было вовремя забастовки, в ночь с воскресенья на понедельник, а завтра суббота. Значит, недельный срок кончается. Верно?
Какой «новый путь» придумал этот хамелеон? Уже второй раз он ставит его в дурацкое положение и не даёт ничего предпринять.
— Но ведь неделя-то… — возразил Куросима, сверкнув глазами.
— Да, я сократил срок, — резко оборвал его Итинари. — Но на это есть причина. Международная христианская организация помощи беженцам добилась от бразильского правительства согласия принять в страну определённое количество людей. Общество Красного Креста назначило на завтра последний срок для представления поимённых списков. Так что дела неотложное. Если будем тянуть, может случиться, что в порядке исключения придётся выдал, ему разрешение на жительство в Японии. А это нежелательно. Разумеется, с точки зрения гуманности человек без подданства тоже человек и его человеческие права нужно уважать… Однако у нас и так тесно, мы не можем давать приют таким людям. Это увеличило бы наши трудности. Отправка Омуры в другую страну, по-моему, наилучший выход. Мы давно запросили о помощи Красный Крест. И тебе это известно.
— Значит, вот как… вот как вы решили? — запинаясь, произнёс Куросима.
— Сейчас мы получаем развёрстку как раз на одного человека. Вероятно это только начало. Надеюсь, что впредь вопрос о лицах без подданства будет решаться легко… Пароход, на котором должен уехать Омура, отправляется на будущей неделе. Поэтому самое позднее в понедельник надо передать его Иокогамскому управлению по делам въезда и выезда за границу.
— Да ведь Омура болен, он утратил память! — задыхался от негодования Куросима.
— Больных они тоже радушно принимают, — спокойно отвечал Итинари. — Общество помощи беженцам, основанное на принципах христианского милосердия, — прекрасная организация.
— По-моему, господин начальник, вам важнее всего избавиться от хлопот. Вы просто боитесь шума, который поднимается вокруг дела Омуры.
— Попридержи язык, Куросима! — стукнул кулаком по столу Итинари. Уже одна эта вспышка ставила под сомнение молву о нём, как о самом вежливом и выдержанном человеке из лагерного начальства. — По заключению психиатра, могут пройти годы, пока к нему вернётся память. А до той поры он может двадцать раз помереть в психиатрической больнице. Так что же лучше: ждать, покуда к нему вернётся память, что весьма проблематично, или дать ему возможность поселиться и начать новую жизнь в такой большой стране, как Бразилия, где нет расовых предрассудков и где люди наслаждаются жизнью? Я считаю, что ему просто повезло.
— Но я не понимаю! — возразил Куросима. — Ведь он считает себя японцем…
— Понимаешь ты или нет — не суть важно. Решение принято, и в его интересах. Речь идёт о его благополучии, а не о тебе.
— Вы всегда были чересчур осторожны. Это ваш главный принцип.
— Вздор! — закричал Итинари. — Решение принято и пересмотру не подлежит. А не желаешь подчиниться, придётся подумать и насчёт тебя.
Куросима молчал.
— Послушай, Куросима… — сбавил тон Итинари. — В лагере ещё ничего официально не объявлялось, так что пока пусть это останется между нами…
По радио сообщили о приближении нового тайфуна. За окном ветер трепал флаг, и время от времени по стеклу принимались барабанить крупные капли дождя. Часто мигая, Итинари прислушивался к шуму ветра и дождя за спиной. А Куросима, глядя на ветер и дождь, прислушивался к буре собственной душе.
— Помнишь, — сладеньким голоском продолжал Итинари, — недавно ты сказал, что готов вместе с заключёнными назвать наш лагерь обезьянником. По совести говоря, я с тобой согласен. Место скверное,
