гейше, она имеет право это отведать. Выказать желание чего-то выпить считается неприличным, и запрещается даже просить позволения сделать лишь глоток.
Гейши, получившие прозвище «выпивохи», соревновались в выпивке с наиболее крепкими в этом отношении гостями, но такие гейши были редким исключением. На протяжении своей продолжительной карьеры я наблюдала всего два или три таких случая, и то в довольно узком кругу.
Значительно позже меня несколько раз приглашали в лучшие бары или ночные клубы в Гиндзе, и меня поразило, что сопровождающие гостей девушки брались за бутерброды и фрукты и пригубливали вино. У нас царили совершенно иные нравы… Однако чем больше едят и пьют такие девушки, тем, естественно, больше расходы самого заведения, где те работают.
Дальше, гейшам запрещалось вести приватные беседы между собой в присутствии гостей.
С той минуты, как гейша оказывалась в кругу приглашенных гостей, ее время принадлежало им. Ей строго возбранялось болтать тогда с подругами. Позже в одном ночном клубе я как-то подслушала, о чем беседуют между собой работающие там девушки.
— Что ты еще вчера делала?
— Я была в «Кикудзуси» приглашена на суси. Тебе следовало бы тоже туда пойти.
— Я не ожидала, что он будет столь великодушен.
Тут я вновь со всей отчетливостью ощутила, сколь иным оказывается воспитание этих девушек- служащих по сравнению с симбаси-гейшами.
Однако вернемся обратно в хакобэя.
Часто случалось, что какой-либо артист и молодая гейша понравятся друг другу и затем им, естественно, захочется встречаться наедине. Постепенно между ними рождается глубокое чувство и, наконец, образуется супружеская пара.
Кроме этого, были еще дамские угодники вроде Янагия Микимацу, который свое счастье искал поочередно и без разбора у всех женщин.
«Какие у тебя прекрасные, обворожительные глазки», — говорил Микимацу, беря руку молодой гейши. А поскольку делал он это на глазах у всех, то все происходящее можно также воспринимать как шутку.
«Кихару, а не пообедать ли нам где-нибудь вдвоем? Я похищу твою невинность», — говорил он, совершенно не церемонясь.
Выражение «похитить невинность» стало крылатым. Когда моя подруга Мицурю брала меня за руку и шептала: «Я похищу твою невинность, малышка Кихару», — мы все хихикали. Маэстро Микимацу вворачивал это выражение, выступая на сцене и на всех приемах, когда после своих эротических каламбуров импровизировал: «Я похищу твою невинность!» — чтобы затем высоким, женским голосом завизжать: «Убирайся прочь, болван».
— Маэстро, сегодня вечером мы хотим похитить твою невинность, — переиначили мы его остроту. Но сам трюк имел успех. Сколько гейш согласилось пойти с ним обедать, никому не известно…
Тогда артистов мы называли сэнсэй — маэстро, но Микимацу ругался: «Что за чушь величать меня сэнсэй».
Только бродячих певцов Тэйдзана и Бакин мы действительно именовали сэнсэй, возможно, из-за благоговейного отношения к тем их историям, которые повествовали о столь невероятно храбрых героях.
Позже мы стали называть сэнсэй слепого массажиста, повара и вообще всех. Но раньше часто случалось так, что обычные люди считали, что над ними подтрунивают, когда к ним обращаются со словом сэнсэй.
Сэнсэй прежде служило обращением ко всем преподавателям в университетах, школах и детских учреждениях. Помимо них, так уважительно обращались еще к врачам и адвокатам.
Всех владелиц заведений именовали оками-сан — хозяйка. О женщине, которая была выходцем верхнего города, не говорили как о госпоже.
Но жены врачей и учителей, даже если они происходили из верхней части города, были госпожами, тогда как зеленщицы и торговки рыбой таковыми не считались. Оками-сан оставалась окалш-сан вне зависимости от размеров ее ресторана или рёкан — гостиницы.
Когда однажды одного из гостей, что отправлялся за границу, мы повезли в Йокохаму, нас сопровождала служанка из чайного домика «Юкимура» («Заснеженная деревня»), что в Симбаси.
— Я лишь замещаю свою госпожу, которая сегодня занята, — извинялась она.
При этом разговоре присутствовал Мацуи Суй-сэй.
— Ну вот, окалш-сан одного из заведений в Цу-кудзи уже выбилась в госпожи. Видать, далеко дело заходит, — с огорчением заметил он.
В последующие годы уже всех стали называть «госпожами», даже жен пекарей и молочниц, однако в пору моей юности японский язык был еще значительно богаче смысловыми оттенками, нежели сейчас.
Впрочем, сам Мацуи Суйсэй перебрался в Голливуд. Он был прирожденным «озвучивателем» немых фильмов. Когда из Америки приезжали варьете вроде Marcus-Show, он непременно вел их по-английски и по-японски. Как я помню, он выступал в Marcus-Show вместе с актером Дэнни Кеем, который тогда только начинал свою карьеру.
Теперь я хочу немного рассказать о своей лучшей подруге Коэйрё. Она была выходцем из одного большого заведения гейш и прославилась своим исполнением танца куклы.
Когда мне, к примеру, не давала прохода какая-нибудь злюка гейша, я могла быть совершенно уверена, что она придет мне на помощь, приструнит не в меру разошедшуюся гейшу и защитит меня. Когда я однажды со своей высоко взбитой прической надела фиолетовое кимоно с живописным рисунком, одна язвительная гейша бросила мне в лицо:
— Ты выглядишь как чья-то богатенькая дочурка, спешащая на олшсш, а вовсе не как гейша. Ну мы и разоделись!
Неброское кимоно, высоко взбитая прическа, чтобы по возможности выглядеть дочкой богатых родителей, — все это было во вкусе моей бабушки.
Когда появлялась Коэйрё, у меня сразу же становилось легко на сердце. Он была прирожденной гейшей и бойкой на язык. Когда я была готова расплакаться, а внутри все клокотало от гнева, она быстро находила нужное словцо, которое я бы сама с удовольствием вставила.
И как раз она, моя лучшая подруга, должна была стать женой маэстро Янагия Кингоро. Все началось с посиделок у жаровен в хакобэя. Коэйрё имела большой талант к подражанию, и особенно ей удавалось передразнивать маэстро Кингоро. Так зародилась большая любовь, что заставило ее бросить занятие гейши и выйти замуж за Кингоро. У них родилось трое детей — две девочки и мальчик, который стал певцом стиля роккабилли (исполнение народных песен в ритме рока). Кингоро, который не мог оставить своих любовных похождений, почти сорок лет заставлял страдать Коэйрё.
Другой моей доброй приятельницей была Ити-судзу, «Колокольчик». Она долгое время была любовницей знаменитого режиссера Одзу Ясудзиро, но, поскольку его мать была против их союза, они так и не смогли пожениться.
Временами доходили до моего слуха любовные истории и других гейш. Особенно меня потрясла история Тиёумэ, бывшей значительно старше меня и покончившей с собой из-за любви. Она умерла в своем роскошном танцевальном кимоно вместе с гениальным пианистом Кондо Хакудзиро, после того как исполнила танец адзума. Оба тела были связаны красным крепдешиновым поясом, словно не хотели расставаться, и действительно, у них было такое умиротворение на лицах, будто они просто спят. Тогда для меня смерть от любви представлялась исполнением всех страстных томлений. И я постоянно твердила, что более всего жажду умереть от любви.
«Эта девочка говорит воистину пугающие вещи», — смеялись все при этом.
Порой при мысли о Тиёумэ у меня начинало биться сердце, тревожимое неизъяснимой красотой самоубийства из-за любви, и я неизменно спрашивала себя, встретится ли когда-нибудь в моей жизни человек, которого я могла бы так полюбить.
Молодые гейши часто влюблялись в киноактеров, эстрадных певцов, бейсболистов, артистов ка-буки, сказителей или танцоров. Они могли встретить предмет своих тогдашних грез на пути с занятий в таких кафе Гиндзы, как «Сэмбикия», «Сисэйдо» и «Мои ами». У молодых влюбленных едва ли водились деньги, а если они и были, то из-за посторонних глаз идти в известные чайные было невозможно.
