восстает против матери, но если у него окажется достаточно сильный характер, он наверняка станет на правильный путь. Вот что следует всегда помнить.
Мистер Бланш и гейша Тосиэ
Мистер Филипп (не тот, что из Цинциннати) был издателем специализированного медико- фармацевтического журнала. Врачи, фармацевты, аптекари, а также музыканты, художники, керамисты, артисты и другие творческие люди собирались у него. На этих встречах я многое узнала, и они мне очень нравились.
Мистер Филипп в пятьдесят четыре года с волосами, чуть тронутыми сединой, представлялся мне воплощением ученого. Супруга его была очень обаятельной женщиной. Она укладывала свои пепельно- русые волосы в пучок, совершенно не пользовалась косметикой и всегда просто одевалась. Она была керамист и провела уже много выставок. Я давала ей тогда лет пятьдесят.
Их семнадцатилетняя дочь Клео имела длинные светлые волосы и играла на арфе. Сыну Лео было пятнадцать, и он играл на флейте. В разгар веселья они давали небольшой домашний концерт — отец играл на скрипке, мать на фортепиано, дочь на арфе, а ее брат на флейте. Из них вышел бы целый оркестр.
В японских семьях дочери часто играют на фортепиано, а сыновья на скрипке, и принято, чтобы гости хвалили их игру, даже если вместо музыки они устраивали кошачий концерт. Однако музыкальные вечера у Филиппов были блестящие, и особенно чарующе звучало соло на арфе.
Так, наблюдая за американскими дамами из среднего класса и более высоких слоев общества, а не только за миссис Филипп, я отметила, что они почти не отличаются от нас, гейш.
В Америке не принято приглашать гостей в ресторан, их принимают дома. При этом хозяйка старается вовсю. Порой она приглашает повара и официантку. Хозяйки, гордящиеся своим кулинарным искусством, балуют гостей блюдами собственного приготовления. Даже приглашая повара и официантку, необходимо позаботиться о цвете скатерти, салфетках, цветах, а главное, о порядке рассаживания гостей за столом (следует следить, чтобы люди, не выносящие друг друга, не оказались рядом за столом). Умение приветствовать каждого гостя в отдельности является целой наукой. Подыскать нужное слово для политика, артиста, журналиста, художника и музыканта не так-то просто.
В пору моей молодости это было особенно трудным делом в обучении гейши. К примеру, могло случиться так, что молодая гейша на каком-то торжестве, устраиваемом издателем газеты, неосторожно похвалит газету «Acoxu», a потом выяснится, что прием организовала газета «Нитиншпи» (ныне «Май-нити»). Либо она на приеме с участием политиков по ошибке одобрительно отзовется о демократической партии перед членами союза Друзья политики, который представляет совершенно иное движение. Тонкостей здесь действительно хватало.
Преклоняюсь перед американскими женами. Хозяйка должна, подобно мотыльку, порхать от одного гостя к другому, чтобы никто не скучал. Если прием у нее сочтут утомительным, это может повредить ее мужу. Опытная хозяйка не очень-то отличается от пользующейся расположением посетителей гейши.
У четы Филипп в углу сидел один семидесятилетний элегантного вида пожилой господин. Казалось, что все позабыли о его присутствии. Я подошла и заговорила с ним. Лишь тогда он очнулся и поднял голову.
В таких случаях американцы обычно не пекутся о впавших в хандру гостях. Все вокруг оживленно беседовали, лишь этот пожилой господин сидел в стороне. Так как никто с ним не разговаривал, он обрадовался, что я к нему подошла. Нужна некоторая смелость, чтобы на подобных приемах занять молчаливого гостя.
После того как мы обменялись несколькими фразами, к нам присоединилась миссис Филипп.
Она официально представила мне пожилого собеседника. Его звали мистер Бланш, и он был ботаник. Четыре месяца назад после тридцати лет супружества умерла его жена, что и повергло его в глубокое уныние.
В двадцатые годы у всех на устах было имя американской танцовщицы Айседоры Дункан. Из своих учениц она удочерила и обучила искусству танца четырех наиболее одаренных юных танцовщиц в возрасте примерно десяти лет. Юный мистер Бланш влюбился в одну из них.
Еще в пору ее учебы студент-ботаник женился на ней и на окраине Нью-Йорка выстроил дом. Несмотря на отчаянное сопротивление Айседоры Дункан, молодая женщина бросила занятия танцем. С той поры она день за днем стряпала господину Блан-шу, занималась стиркой, гладила, прибирала дом и ухаживала за редкими цветами и различными деревьями на большом участке земли, где проводил свои опыты ее муж. В то, что эта красивая, беззаветно преданная мужу женщина некогда была танцовщицей и выступала на Бродвее, по прошествии десяти лет едва ли кто-либо мог поверить. Она превратилась в идеальную домохозяйку. Хотя у них не было детей, они тем не менее были счастливы вместе. Но тут ее подстерегал удар судьбы.
У молодой женщины обнаружили опухоль мозга. После первой операции у нее оказалось нарушено чувство равновесия. Она больше не могла ходить, и мистеру Бланшу пришлось нанять сиделку. Через четырнадцать лет ее вновь оперировали. Все это время он денно и нощно ухаживал за ней. Миссис Филипп, всхлипывая, рассказывала, что о самоотверженности мистера Бланша говорили даже в больнице. Если не считать лекций, он почти все свое время посвящал жене.
Когда та умерла, он с облегчением сказал, что, наконец, кончились ее муки. Он не мог видеть ее мучений и часто желал взять их на себя. Его чудесная жена, бывшая танцовщица, скончалась после многих лет страданий.
После ее смерти все в доме, от настенных ковриков до подушек, напоминало ему о ней. Было тяжело видеть каждый день перед собой эти вещи. Как показали четыре месяца после ее смерти, он ничего не способен был делать, жил как во сне. Он печально поведал, что хочет продать участок вместе с домом, снять комнату в гостинице или мотеле и там прожить остаток жизни. (В Японии мотели как гостиницы пользуются скорее сомнительной славой, это своего рода ночлежки; в Америке же это приличные небольшие гостиницы.)
Читала ли я вчерашнюю газету, поинтересовался мистер Бланш. Там сообщалось следующее. В небольшом отеле в Нью-Джерси из одной комнаты несколько дней не появлялся жилец. Когда управляющий гостиницей открыл ее своим ключом, то обнаружил там труп семидесятилетнего старика, скончавшегося от сердечного приступа. Из-за неимоверной жары он весь разложился. Прочитав это, мистер Бланш не удержался от слез, так как боялся, что его ожидает та же участь. Он страшился одиночества, но не в состоянии был оставаться в доме, где все напоминало ему о жене…
Видя его полные слез глаза, я решила действовать. Еще в молодости меня называли «заботливой наседкой Кихару», ибо, когда что-то кого-то заботило, я обязательно начинала хлопотать над ним.
— Если вы продаете дом, но не хотите идти жить в гостиницу, почему бы вам не перебраться к нам? — предложила я ему.
У меня дома жили Роберт и слушательницы Академии художеств Нахо и Кино, а кроме того, по выходным нас навещало много японских студентов. Возможно, ему будет веселее, но в любом случае он не будет чувствовать себя одиноким. Я переговорю с другими, но уже сейчас уверена, что мистеру Блан-шу будут очень рады и никто не будет возражать. Лицо мистера Бланша просветлело, когда он услышал столь неожиданное предложение.
— Правда? Это, правда, возможно?
Я объяснила миссис Филипп, что у нас есть свободная комната, мы очень приятно проводим совместные трапезы, а девушки, живущие у меня, очень благожелательны. У Роберта есть автомобиль, и поэтому можно было бы помочь с переездом.
Чета Филипп обрадовалась, поскольку тогда они могли не беспокоиться за мистера Бланша.
Через три недели нашелся покупатель дома с участком. Роберт заехал за стариком, и тот с тремя огромными чемоданами перебрался к нам. Сумико, Нахо, Кино и другие любопытные наведались к нам, и мы вечером отпраздновали новоселье мистера Бланша со скияки.
Его глаза опять наполнились слезами, и он постоянно рассыпался в благодарностях. Затем объявил, что должен немедленно начать учить японский язык.
Когда мы утром садились завтракать, его приветствовали по-японски: О-хаё годзаимас, «Доброе утро» — и подавали кофе, гренки и фрукты. Он, в свою очередь, тоже учтиво произносил: О-хаё годзаимас — и на самом деле все больше начинал схватывать японский. За все он благодарил словами арига-то годзаимас —
