берегов Мааса, который они называют своей естественной границей; а пути к его осуществлению тайно подготовляются их эмиссарами, которые уже широко проникают по направлению к северу и, разжигая преимущественно религиозную вражду, стараются вызвать волнение умов и восстание»[277]. Эта депеша свидетельствует о страхе и панике, которыми были охвачены правящие круги Нидерландского королевства в октябре 1830 г.
В другой депеше, датированной 21(9) октября 1830 г., Гурьев сообщал о послании короля, с которым он обратился к Генеральным штатам по поводу прокламации принца Оранского от 16 октября. В этом послании король «устанавливает факт разделения королевства на две части». Однако революция продолжалась, и это с горечью вынужден был признать царский дипломат: «Все возрастающее возбуждение населения в Антверпене заставило коменданта крепости генерала Шассе объявить осадное положение. Тем более критическим становится положение его королевского высочества, который в настоящее время не может выбрать себе для резиденции другого места. Он не может ни вернуться в Голландию, не возбуждая там резкого неудовольствия, вызванного его прокламацией, ни обосноваться без риска в каком-либо городе восставших провинций»[278].
Этой прокламацией принца от 16 октября был недоволен и русский император Николай I. В письме министра иностранных дел России К.В. Нессельроде от 5 ноября (24 октября) 1830 г., адресованном Гурьеву, говорится: «Та депеша, которая дает отчет о решении его высочества принца Оранского признать независимость и стать во главе движения, волнующего эту провинцию, должна была, конечно, произвести на нашего государя глубокое и тягостное впечатление»[279].
25 октября голландский король признал недействительной прокламацию принца Оранского и отстранил его от должности генерал-губернатора бельгийских провинций. Принц покинул Антверпен, которому угрожала опасность со стороны восставших, и получил предписание короля немедленно покинуть страну и уехать в Англию. Вскоре после отъезда принца Антверпен пал, голландские войска снова потерпели поражение. Подробное изложение этих событий находим в донесении Гурьева Нессельроде от 28 (16) октября: «Вчера, в то время, когда часть гарнизона сделала вылазку из города против инсургентов, пал город Антверпен вследствие предпринятой народом атаки на внутренние ворота крепости. Гражданская гвардия, не будучи в силах сдерживать натиск простонародья, сдала оружие. После этого голландские войска, подвергавшиеся со всех сторон отдельным нападениям и державшиеся в течение всего утра, были принуждены оставить свои позиции и укрыться в крепости. Немедленно, воспользовавшись внутренним переворотом, восставшие под началом генерала Меллине, вступив через Малинские ворота, овладели городом… Падение этого города открывает Северный Брабант для вторжения восставших. Следует опасаться, что за Антверпеном последует Маастрихт, который еще более ненадежен по своему положению и характеру гарнизона, состоящему на треть из бельгийцев»[280]. В заключение Гурьев с нескрываемым опасением писал о том, что революция продвигается гигантскими шагами дальше к северу с такой смелостью, обилием средств и искусством, что попытки слабого и беспомощного правительства бороться с ней будут напрасны. Пока державы придут между собой к соглашению и выберут Париж или Лондон как место, где можно было бы созвать конференцию для умиротворения Нидерландов, другие события, развиваясь с ужасающей быстротой, вероятно, опять опередят их[281].
Положение в бельгийских провинциях продолжало оставаться напряженным. После Антверпена 6 ноября пал Ардепбург, в городе Слуйсе повстанцы сняли с колокольни брабантское знамя и отправили его королю[282]. Маастрихт по-прежнему был осажден. В этой сложной обстановке должен был начать свою работу Национальный конгресс.
Прежде всего необходимо было провести выборы депутатов в конгресс, но каким образом? Действовавший с 24 августа 1815 г. закон о выборах в Генеральные штаты был законом цензитарным, причем ценз был неодинаковый для различных округов. Так, в некоторых округах Люксембурга ценз равнялся 13 флоринам уплачиваемого налога, в департаменте Эно, в обеих Фландриях и в Брюсселе он доходил до 150 флоринов.
Временное правительство, чтобы не затягивать выборы, решило провести их на основании установленного ценза для выбора депутатов в Генеральные штаты. Во введении к постановлению от 10 октября Временное правительство оговаривало, что в данных условиях необходимо немедленно ввести новый порядок выборов, который стали называть «капасситарным», т. е. право голоса предоставлялось не на основании одного имущественного ценза. Седьмая статья резолюции гласит: «Избирателями могут быть без всякого имущественного ценза все лица, удовлетворяющие первым двум требованиям третьей статьи (лица, родившиеся в Бельгии или принявшие бельгийское подданство, а также лица, прожившие не менее 6 лет в Бельгии), имеющие 25 лет от роду»[283].
На основании этого постановления и были проведены выборы в Национальный конгресс. Большинство Национального конгресса состояло из католиков и дворян. Все члены Временного правительства вошли в его состав, за исключением де Поттера, который отказался быть избранным, хотя его кандидатуру предложила группа из 19 духовных лиц провинции Эно.
27 октября Национальному конгрессу был представлен проект конституции. В комиссию, занимавшуюся выработкой этого проекта, вошли Ван Менен, Герлах, Бгос старший, Лебо, Бларньи, Зюд, Матье, Поль Дево и Нотомб. Одним из наиболее дискутируемых вопросов был вопрос о форме правления. Комиссия высказалась в пользу монархической системы, а также за двухпалатную систему и предложила две системы назначения сенаторов. По одной системе назначение сенаторов исходило от главы государства, по другой — сенаторы должны были избираться. Их избирателями могли быть только лица, платившие не менее 1000 флоринов налога с недвижимого имущества, находившегося в пределах Бельгии.
Когда на заседании Временного правительства был зачитан проект конституции, де Поттер с грустью и нескрываемым разочарованием воскликнул: «Стоило проливать столько крови из-за таких пустяков!»[284]
19 октября 1830 г. де Поттер писал: «Мои принципы, принципы простого гражданина, хорошо известны: они демократические; по убеждениям, которых я никогда не скрывал, я республиканец… Я не подчинюсь даже заранее тому, что решит Национальный конгресс, воля народа для меня высший закон. Если принятая форма правления мне не подойдет или избранный глава не таков, каким бы я желал его видеть, я встану в оппозицию, как я это всегда делаю, а если я не нравлюсь, я во второй раз подвергнусь изгнанию!»[285]
31 октября де Поттер издал манифест под названием «Политическое кредо» («Profession de foi politique»). Этот документ — свидетельство политических воззрений бельгийского демократа и заслуживает того, чтобы остановиться на нем подробнее. «Республика, как бы ее ни назвали, хотя бы, например, Бельгийский союз, — заявил здесь де Поттер, — по-моему, самая подходящая форма для бельгийцев. Простые, работящие и расчетливые, они обойдутся без придворной пышности… я уже сказал, что революция, совершенная народом, должна обернуться всецело в пользу народа: а это будет и может быть только тогда, когда ему предоставят право самому назначать своих магистратов и установят поистине народное обложение налогами и когда действительное уменьшение налогов явится прямым следствием уменьшения государственных расходов»[286].
Ратуя за установление республики, де Поттер успокаивал колеблющихся: «Тем, то боится этой формы правления, и тем, кому мерещится, что на Бельгию уже наступают армии прежних членов Священного союза, чтобы водворить в ней конституционную монархию, я без колебания отвечу: 'Вы уже сделали довольно: вы даже сделали слишком много, чтобы навлечь на себя весь их гнев и всю их месть. Выгнать голландского короля, которого они вам поставили; отделить Бельгию от Голландии, которые они соединили, — это такие преступления, которые они вам никогда не простят. И если они вас не накажут, то только потому, что политика и внутреннее положение этих государств не позволят им сделать это. Если вы сможете основать республику, сильную своей свободой, своим благосостоянием и национальным духом, это будет, конечно, одним преступлением больше, которое не сделает вас более виновными в глазах королей, но которое поставит вас во главе народов'»[287].
Де Поттер наивно полагал, что Франция и Англия поддержат образование бельгийской республики, нужно только самим бельгийцам приложить немного усилий и учредить республику. Вот что писал де Поттер в манифесте по этому поводу: «Бельгийцы! Все соседи зорко смотрят на нас: Франция и Англия уже
