В третью стражу [СИ]

Редактор откинулся в массивном кресле, глядя на Майкла чуть прищуренными глазами. Планы у него, действительно, были наполеоновские.

— Отличная идея, сэр, — Майкл поднял вверх большой палец, — мы покажем Бивербруку[92], что такое серьёзная пресса! Вот только…

— Никаких «только»! — отрезал посерьёзневший мистер Крэнфилд, — «Дэйли Мэйл» серьёзная газета. Её редактор — серьёзный человек и поэтому его журналисты за свои серьёзные материалы получают серьёзные деньги.

Он отодвинул ящик своего стола и вынул оттуда листок бумаги, выглядевший, как банковский чек, протянул его Майклу Гринвуду. Первое впечатление оказалось верным — это действительно был чек на ту самую сумму, которую ожидал Майкл. И даже чуть большую.

— Благодарю Вас, сэр.

— Не будем тратить времени на благодарности. Дело превыше всего.

Редактор встал со своего кресла. Майкл поднялся вслед за ним. После рукопожатия он ещё раз кивнул головой и вышел из кабинета. Миссис Маккихан показала ему большой палец — вопросительно. Майкл ответил ей тем же жестом и улыбнулся своей зубастой фербенксовской улыбкой. Секретарша редактора относилась к нему, как добрая тётя к любимому племяннику и регулярно пыталась напоить его своим любимым китайским чаем с каким-то очень странным привкусом каждый раз, когда он заходил в кабинет редактора. А ещё она была заядлым цветоводом и больше, чем в спасение души, верила в то, что самые лучшие в мире тюльпаны по-прежнему растут только в Голландии. Поэтому по возвращении из Амстердама предназначенные для неё луковицы заняли добрую половину чемодана Майкла Гринвуда.

В институте, где в своё время работал Степан Матвеев, была такая же секретарша. Её дети когда-то погибли в автокатастрофе, и с тех пор она везде искала объект для приложения своей материнской любви. И нашла его в молодом аспиранте, периодически заходившем к её шефу — своему научному руководителю. Количество печенья, пирожных и просто бутербродов, которыми она его накормила за всё время их знакомства, не поддавалось описанию. Он в ответ покупал ей цветы и пачки открыток из тех городов, куда ездил в командировки. А потом она ушла на пенсию, а ещё через несколько лет он узнал, что она умерла в одиночестве в своей квартире в пятиэтажке, а соседи узнали о её смерти только по вою её оставшихся голодными кошек. Про подробности Степан никогда никого не расспрашивал. Ему просто становилось грустно.

Пока что ему нужно было найти здесь ещё одного человека. Человека, которого за пределами редакции «Дэйли Мэйл» никто не знал ни в лицо ни даже по имени. Вовсе не потому, что он занимался какими-то особо тайными делами. Наоборот, результаты его деятельности были всегда на виду и даже привлекали всеобщее внимание. Правда, не к нему — к газете. Пожалуй, лишь немногие из читателей когда-либо тратили время на то, чтобы даже прочитать его подпись, не говоря уж о знакомстве с полным именем. В самом деле, кто же будет читать подписи ПОД карикатурами? Подписи к карикатурам — другое дело. Но карикатуры Стивена Демпстера часто относились к категории «без слов».

Стол Стивена был пуст. На нём лежали огрызки карандашей, помятые листки бумаги, старый номер их газеты и какие-то вырезанные фотографии. Лицо одного из изображённых на них людей было ему отлично знакомо. И как Майклу Гринвуду, и как Степану Матвееву. Похоже, именно его пытался изобразить на бумаге художник. В пользу этой версии свидетельствовало обилие большеусых людей на набросках. Похоже, у редакционного карикатуриста были временные проблемы с вдохновением. Значит, его следовало искать в другом месте.

Стивен сидел на подоконнике и разглядывал жидкий поток машин и пешеходов по Флит Стрит. Глаза его периодически возносились вверх к небу и снова опускались к грешной земле. В правой руке он держал изрядно изгрызенный карандаш, а в левой — точилку к нему. На подоконнике лежали листки с набросками. Что делается вокруг, Стивен не замечал в упор.

— Привет, как дела?

— Реакция художника, ищущего свою музу, была нулевой.

— Я говорю «добрый день»! — Степан помахал перед его глазами рукой.

— Да? — тот оторвался от творческих раздумий и, наконец, узнал собеседника, — Как дела, Майкл?

— Шеф в хорошем настроении. Я только что от него, — сообщил Степан, — А это что, не иначе улыбка Джоконды? — он показал пальцем на ряд зубов под густыми усами на одном из разбросанных по подоконнику набросков.

— Это большевик, — ответил Стивен, возвращаясь к своей творческой задумчивости.

— Вот именно этот? — всё шло именно так, как Степан и ожидал.

— Ну да, — начал объяснять карикатурист, — этот их лидер, Сталин. Только вот куда его пристроить — ума не приложу.

— А куда его НУЖНО пристроить? — уточнил Степан.

— Ладно, объясняю с самого начала, — снизошёл к нему коллега, — Фрэнк пишет статью о туризме в Россию. Большевики продают туры к себе. Открыли свои представительства по Европе и раздают там рекламные буклеты. Он послушал их рассказы о красотах коммунистической России и теперь пишет статью.

— Фрэнк был в России? — его газета часто писала об СССР, но, разумеется, отнюдь НЕ комплименты.

— Нет, в какой России? Я говорю, он был в лондонском офисе того их агентства по туризму… Сейчас, он говорил… Оно называется «Moscow limited»[93]. Меня не спрашивай, я там не был и быть не собираюсь. Мне поручено нарисовать к этой статье иллюстрацию. Карикатуру.

— Понятно. То есть Коварный Большевик, — Степан показал на сталинские усы, — заманивает Легковерного Туриста в свой Адский Подвал Чека?

— Ну нет, это как-то уже банально, — возразил снова ставший грустным Стивен, — надо что-то более свежее, — он вынул из кармана брюк и разгладил листок из блокнота, — вот это пока что всё, на что меня хватило, — лицо его стало обиженным.

На рисунке карикатурный Сталин, в будёновке с огромной звездой, плясал вприсядку в обнимку с какой-то дамой с ещё не нарисованным лицом. Дама тоже приседала на правую ногу, выбрасывая левую вверх. Были видны подвязки на её чулках.

— Это что — канкан или казачок?

— О! Ты заметил! Это называется «здоровый эротизм». Но всё равно тут чего-то не хватает, — Стивен с надеждой заглянул в глаза Майклу Гринвуду.

Степан видел, что пришло время взять быка за рога. Телефонный звонок в посольство, небольшая прогулка по городу, пара слов в присутствии ищущего новую тему главного автора статей о путешествиях Френсиса Стронга, упоминание о хорошей иллюстрации — вот он, результат. То есть, пока что очередной шаг в направлении требуемого результата.

— Для чего нужна карикатура? — Степан начал рассуждать вслух, как это делал мистер Крэнфилд, — Для смеха. Над чем смеются люди? Над другими людьми. В нашем случае — над большевиками.

Стивен смотрел на него. Карандаш был нацелен на новый чистый листок бумаги, но пока не двигался.

— Большевики установили у себя извращённые порядки. Самые извращённые из всех, что были когда-то знакомы человечеству. Так? — Стивен согласно кивнул, — А что, по твоему, является самым большим извращением?

Степан взял листок с пляшущей парочкой и обвёл указательным пальцем поднятую ногу нарисованной дамы. Стивен наморщил лоб. Он нуждался в подсказке.

— Это здоровый эротизм, — Степан постучал пальцем по рисунку, — А извращение — это эротизм нездоровый. Понятно?

Стивен расхохотался. Поистине гомерическим смехом. До человека, наконец, дошло.

— Нет, ну а как мы это опубликуем? Это же… Хотя подожди момент, — карандаш понёсся по бумаге — изображение проступало там, как фотография в проявителе.

Теперь Сталин уже не танцевал в обнимку с дамой, но прижимался сзади к туристу в костюме-тройке. Сталин смотрел на туриста сзади сверху влюблёнными глазами (Степан восхитился умением Стивена