– Это было бы для меня великой честью и великой радостью, монсеньор!
Тогда Виргилио д'Орта обернулся к молодой женщине.
– Угодно ли синьоре Теодоре сопровождать нас, или она предпочитает удалиться в свою опочивальню?
Теодора ответила, что чувствует себя слишком усталой, и Виргилио д'Орта распорядился, чтобы ее проводили в спальные покои, а сам зашагал к выходу из зала, лавируя среди мраморных статуй. Анн двинулся следом.
Библиотека располагалась на втором этаже, прямо над залом. Ее стены до самого верха занимали полки с томами в темно-коричневых переплетах. Анн никогда не видел такого множества книг. Он даже застыл, заглядевшись на них, но тут Виргилио д'Орта подошел к сундуку, где хранились намотанные на деревянные валики пергаментные свитки.
– Взгляните! Настоящие сокровища – здесь! Вот «Буколики» Вергилия. Эти свитки были созданы еще в те времена, когда великий поэт был жив, а некоторые, полагаю, переписаны даже им самим.
Он обращался с ними благоговейнее, чем священник со святыми дарами.
– Per disgrazia [6], текст, как видите, обрывается на третьей эклоге! Продолжение свитка оторвано. Я уже перевел оставшееся на итальянский, но собираюсь переделать перевод. Он мне не нравится.
Виргилио д'Орта рассказывал еще долго и словоохотливо. Когда речь заходила о его драгоценных латинских текстах, он сразу же загорался и расцвечивал свою речь выражениями на родном языке. Какое-то время спустя он взялся за перевод, склонившись над столом возле подсвечника. Анн предпочел обследовать остальную библиотеку.
Его взгляд наткнулся на стопку пергаментных листов. Он взял верхний и пробежал его глазами. Там повествовалось о житии святого Юлия, окончившего свои дни как раз в Орте и погребенного на том самом островке, который они с Альенорой заметили по прибытии. Однако его внимание привлек не текст, а сам пергамент. По виду он был точно такой же, как и в свитках Вергилия. Анн взял тот, что был разорван, и приложил его к житию святого Юлия.
Предположение оказалось верным: линии обрыва совпали. Видимо, давным-давно какой-то монах соскреб строчки и воспользовался бесценным манускриптом, чтобы переписать на него этот текст, весьма назидательный конечно, но лишенный малейшей художественной ценности.
Виргилио д'Орта, с головой ушедший в перевод, ничего не заметил. Анн решил не сообщать ему о своем печальном открытии, которое могло лишь привести беднягу в отчаяние.
Однако тут ему пришло в голову исследовать листок с житием святого на просвет. Анн поднес пергамент к свечам и чуть не вскрикнул от радости… Нет, ревностный монах все-таки не совершил непоправимого! Древний текст, поспешно стертый, не исчез окончательно. Всмотревшись повнимательнее, его можно было различить под более поздними буквами. Особенно выделялся первый стих, в самом верху пергамента.
Анн возвысил голос:
– А вы знаете, как начинается четвертая эклога, монсеньор?
На другом конце комнаты Виргилио д'Орта поднял глаза от своей работы:
– Вы причиняете мне боль, синьор Анн! Увы, ее здесь нет. Я читал в одном комментарии, что речь там шла о сицилийских музах, но это и все, что я знаю.
– Sicelides Musae, paulo majora canamus… [7]
В библиотеке вдруг случился переполох. Виргилио д'Орта сломя голову бросился к Анну, опрокинув свою скамью и спотыкаясь по пути о стопки книг, разбросанных на полу.
– Cos'e? Что вы сказали? Где, где вы это вычитали?
Анн как мог успокоил лихорадочное возбуждение своего гостеприимца и все ему объяснил. Увидев вожделенные строчки собственными глазами, тот рухнул на колени.
– Это самый прекрасный день в моей жизни! Siate bene– detto, benedettissimo [8], синьор Анн! Да хранят вас все святые в раю!
Громкими криками он принялся созывать слуг, требуя, чтобы ему немедленно принесли остро отточенные ножи и кинжалы, чтобы использовать их в качестве скребков, а также уксус и лимоны, чтобы оттирать чернила. Словно оправдываясь перед Анном, Виргилио пробормотал, сопровождая свои слова выразительными жестами:
– Понимаете, житие San Giulio можно стереть, это не святотатство. Копий наверняка много. И к тому же здесь его и так все знают!
Когда слуги принесли требуемое, Виргилио д'Орта повернулся к своему гостю. Он почти умолял, трепеща от возбуждения:
– Вы ведь поможете мне, синьор Анн? Такая работа требует точности. А вы молоды, у вас твердая рука… Я знаю, синьора Теодора одна в опочивальне. Но ведь она может подождать вас немножко?
– У нас вся жизнь впереди, монсеньор…
С бесконечной осторожностью выскребая поздний текст, чтобы, не дай Бог, не коснуться того, что виднелся под ним, Анн, тем не менее, поймал себя на том, что его голова занята совершенно другим. Он испытывал странное возбуждение, слыша, как кто-то другой произносит имя «Теодора». Виргилио д'Орта сказал «синьора Теодора», словно это было самое обычное дело, словно та, что стала его женой, не выла веками в ночном лесу! Это было в некотором роде официальным признанием их супружества. В лице синьора д'Орты весь мир людской признавал их сверхъестественный союз и давал ему свое благословение.
Гостеприимный хозяин и его молодой гость провели всю ночь над пергаментом. Добавив уксусу после первого соскребания, они не без труда разобрали первые строки Виргилиевой четвертой эклоги. Там говорилось о рождении некоего чудесного ребенка, которому будет принадлежать мир.
К утру оба были измучены. Виргилио д'Орта попросил Анна остаться хотя бы на несколько дней; Анн не ответил пока ни да, ни нет.
