каскадом монет, посмотрел на братца и сказал:
— Сегодня вечером и завтра мне придется многое обдумать. Я слишком долго полагался на волю судеб.
Братец, обеспокоенный этими намеками, произнес, как истинный миротворец:
— Я поговорю с Мали. Я знаю, что могу говорить с ним. Даже с этой девушкой Грейс. Она такая доверчивая!
— Пожалуйста, говорите с ним, о чем хотите, — сказал Джаган. И решительно добавил: — Только не от моего имени.
7
Спустя два дня явившись в свой обычный час в лавку, братец увидел, что у входа толпится народ. На прилавке висело объявление: «Любой пакетик — 25 пайс». Пакетики пользовались таким успехом, что мальчишка-подручный сбился с ног. Старики, молодежь, дети, нищие и батраки рвались к прилавку с протянутой рукой. Подносы пустели с молниеносной быстротой, их едва успевали приносить. К пяти часам продали все. Сивараман и другие повара вышли из кухни, встали перед Джаганом и спросили:
— А теперь что делать?
— Идите домой, — ответил Джаган. — Если все сласти проданы, значит, наш труд на сегодня окончен.
— Я не понимаю, — сказал Сивараман, вертя золотую бусинку, висящую у него на шее. — Что произошло? Зачем все это?
— Пусть больше людей ест сласти, вот и все. Разве они не рады этому?
— Вы хотите закрыть лавку? — спросил Сивараман.
А его помощник добавил:
— Если так и дальше пойдет, к нам прибежит весь город.
— Для вас ничего не изменится, — сказал Джаган. — Мы не пойдем ни на какие уступки ни в качестве, ни в количестве.
— Но как? Как это можно? — спросил Сивараман.
Джагану трудно было объяснить, что именно он делал и почему.
Братец, сидящий возле, пришел ему на помощь:
— Мы проверяем кое-какие меры борьбы с конкуренцией. Я все вам завтра объясню.
Повара ушли. К шести часам лавка опустела. Мальчишка принес медный сосуд раньше обычного и сказал:
— А на улице толпа, господин. Ждут. Они сердятся, что ничего не получили сегодня.
— Скажи им, пусть придут завтра.
В лавке слышны были крики толпы на улице и брань капитана.
— Нашему народу следует научиться дисциплине, — заметил Джаган.
На сердце у него было удивительно легко. Но персонал не сразу привык к перемене — они боялись, что, если дела пойдут плохо, это может повлиять на их будущее. Джаган об этом не задумывался — впрочем, он делал вид, что все учел, и только отмахивался от всяких разговоров. Снова и снова возвращались они к этой теме. Времени теперь у них было предостаточно — они стояли вокруг трона и обсуждали положение. Жарили они теперь всего три часа начиная с полудня, а торговля занимала всего час, и, если не считать толпы, шумящей у входа, в лавке все замирало. Особенно волновался Сивараман — он боялся, что толпа может взбунтоваться. Джаган его успокаивал:
— Наберитесь терпения и смотрите. Нашему народу следует научиться дисциплине, и я уверен, что он ей скоро научится. Не беспокойтесь.
Персоналу, столпившемуся в маленьком холле, слова его показались бессмысленными, но они были люди вежливые и не сказали ему об этом.
— Может, нужно готовить побольше, — сказал Сивараман, лениво жуя табак.
— Что ж, можно попробовать, но только зачем? — спросил Джаган.
В ответ они только пробормотали:
— Чтобы никто не уходил с пустыми руками.
— Зачем? — повторил Джаган.
Сивараман и четверо его помощников были узкими специалистами по приготовлению сластей, они не разбирались в вопросах экономики, сбыта и прочих тонкостях. Сиварамана внезапно осенило, и он ответил:
— Затем, что сейчас, когда мы снизили цены, больше людей хотят есть наши сласти.
«Прекрасное объяснение», — решил Джаган, но вслух, из соображений тактических, он этого говорить не стал, а только заметил:
— Что ж, возможна и такая точка зрения. Обсудим ее попозже. Но только сначала надо посмотреть, как все пойдет… Дней пятнадцать по крайней мере.
Джаган знал, что в глазах своего «персонала» он был умным дельцом, и, хотя решение его было непонятным, они, несомненно, считали, что за всем этим кроется какая-то хитрость. Разочаровать их Джаган не мог: все это почему-то было ему приятно, ему даже льстило, что он, обычно столь преданный правде, выступал сейчас в ложном свете.
Сивараман наконец сказал:
— Может, вы придумали, как привлечь к своим дверям всех покупателей в городе?
У Джагана хватило такта и тщеславия позволить себе многозначительную улыбку; все обрадовались и тоже многозначительно заулыбались. А затем он предложил им нечто гораздо более ценное, чем простой доход. Он сказал:
— Теперь у вас есть свободное время, и вы не знаете, что с ним делать. Разрешите мне помочь вам. Садитесь и узнайте, как лучше использовать дарованные нам драгоценные часы. Не на базарах вам надо толкаться и не денежные дела обсуждать. Садитесь, все садитесь. Каждый день в течение часа я буду читать вам «Бхагавадгиту». Это вам будет очень полезно. Зовите и капитана, если он захочет к нам присоединиться.
Он снова велел им садиться, кинул на них с высоты своего трона взгляд, исполненный жалости и участия, вынул «Бхагавадгиту», открыл ее на первой странице и начал:
— «На поле Курукшетра вышли два войска и встали друг против друга, готовые к битве». Знаете ли вы, почему они там были?
Сивараман, который уже успокоился и сидел на полу, скрестив ноги и выпрямившись, сказал:
— Конечно, все мы знаем, почему они там были. Я уверен, что эти мальчики тоже знают.
Все молча с ним согласились. Капитан, ставший из уважения поодаль, скрестил руки, сунув свою короткую палку под мышку, и одобрительно кивнул.
Джаган пропустил мимо ушей слова старшего повара и снова повторил нараспев первую строку — при звуках санскрита он ощутил радостное волнение.
— «В эту минуту великий воин Арджуна устрашился того, что будет биться против братьев своего отца и их сыновей: при мысли об этом у него затряслись колени. И тогда Господь, соизволивший быть его колесничим, объяснил ему, что нужно биться, даже если против тебя стоят твои братья, и братья твоего отца, и их сыновья.
Ибо невозможно достичь добра, если не биться за него».
Все закивали головами, хоть мыслями были уже далеко — не выслушивать же снова один и тот же стих.
После дальнейших пояснений Джаган сказал:
— Эту книгу невозможно прочесть только раз — ее читаешь всю жизнь. Махатма Ганди каждый день читал нам из нее. Потому ли, что сам не знал этой книги? Или думал, что мы ее не знаем?
— Истинно, истинно, — закричали все хором.
