вызванным контактированием подобного переживания-основы в моменты бездумности. Здесь техника Гештальт-терапии по отведению воспоминаний, предвкушений и мышления уступает скрытой философии аскетизма в целом: определенные отрешения чреваты контактом, который обычно скрыт психологической активностью, возникающей в соответствующих ситуациях. Таким образом, отрешение от сна, разговоров, социального общения, комфорта, еды или секса предположительно облегчает достижение необычных состояний сознания, однако не конечно и не идеально само по себе - за исключением посредства культурного износа.
Практика внимания к потоку жизни не только имеет отношение к аскетизму в том, что влечет за собой добровольную приостановку удовлетворения эго и отрешенность, но и в более общем смысле в представлении индивиду трудностей в функционировании на пути, противоположном привычке. Поскольку единственным видом деятельности, разрешенным упражнением, является передача содержания осознанности, это мешает «характерному» действию (то есть организации механического копирования) и действию вообще как таковому. В этом практика настоящего является практикой потери эго, как подчеркивается в Буддизме и комментируется Ваттсом в предыдущем разделе.
Любая ли Техника является законом?
Нет, не любая по значимости в качестве психологического упражнения может автоматически стать достойным следованию законом жизни. Свободная ассоциация может быть полез› ым упражнением, но необязательно лучшим подходом к беседе, так же как стояние на голове в Хатха-йоге не является лучшей позой во всех случаях жизни. В большей или меньшей степени техника обладает потенцией быть используемой в обычной жизни, делая, таким образом, всю жизнь возможностью к развитию духовного роста. Однако не индивидуальная ценность определенного подхода принимается в расчет, когда речь идет о соответствии его в качестве рекомендуемого, но его совместимость с другими желаемыми целями жизни, степень конфликтности, могущей возникнуть в существующей социальной структуре и, в особенности, в его совместимости с понятиями общественного блага. То есть уменьшение враждебности в ситуации с непринуждением может быть ценным в психотерапии, но является ли данный подход единственно верным, способным максимально способствовать общественному порядку и благосостоянию?
Думается, что взгляды здесь разделятся. Даже по вопросу об истине. В то время как агрессия не одобряется обществом, а заповедь гласит: «Не убий», истина воспринимается как добродетель, ниспровергающая грех. Можно, однако, ожидать, что техника саморазоблачения, ценная в контексте психотерапии, могла бы быть непосредственно применима к жизни. Однако, поставленная в условия обычной человеческой жизни, истина была и остается не только неудобной или неподходящей, но просто опасной. Примеры Сократа, Иисуса Христа, еретиков времен инквизиции показывают, что безусловное следование истине может означать принятие мученичества, к чему, я уверен, человечество еще не готово. Желание превратить чувства в рекомендации в случаях, когда общество не воспринимает такие проекты осуществимыми, стало поводом к созданию особой коммуникативности среди тех, кто выводит цели бытия во внутренних исканиях. В таких общественных образованиях, порой тайных, человек призван жить в соответствии с принципами, не совместимыми с общепринятыми,- в монастырях, тайных учениях и т.д.
Бытие в настоящем, в отличие от других техник, выглядит совершенно подходящим законом жизни. Более того, оно по природе своей соответствует техникализации жизненной установки, чем просто рекомендуемая техника. Идея закона может развить представления о нем, как о дурно пахнущем лекарстве, которым пичкали детей «для их же блага» до того, пока не были изобретены желатиновые капсулы и вкусовые добавки. Это является частью ду-алистичности разума, в которой «благое» несколько отличается от «во благо», а цель самосовершенствования - нечто другое, чем «просто жить».
То, о чем мы говорим, не является классическим наставлением о концентрации на настоящем. Возьмем, например, изречение Царя Соломона: «…Потому что нет лучше для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться…» (Экклезиаст) или более позднюю версию того жев Первом послании Св. Павла к коринфянам: «Так будем же есть и пить, ибо завтра смерть грядет».
Основной чертой сказанного, как и большинства утверждений, выделяющих ценность настоящего, является гедонизм. По-другому бы и не вышло, так как значение настоящего не переходит в будущее, оно непреходяще: у настоящего свои прелести.
В наше время гедонистический кругозор выделился в самостоятельный феномен и направлен против религиозных убеждений («рекомендуемая ориентация» вообще). Насколько «тело» и «разум» относятся к несоотносимым источникам ценности, идеализма и духовности, стремящихся быть ассоциированными с аскетизмом, настолько же защищается удовольствие циничными практиками, крутыми и твердолобыми «реалистами». Такое было не всегда, мы знаем, что было время, когда религиозные посты были настоящими праздниками. Когда мы читаем библейское: «Так будем же есть и пить, ибо завтра смерть грядет»,- не следует противопоставлять это высказывание нашему сегодняшнему состоянию тела-разума или повторять, напустив на себя «крутизну». За ним было мировоззрение, согласно которому жизнь и бытие были священны, это был путь, соответствующий воле Господа Бога.
Редко мы находим подобный баланс трансцедентности и имманентности в западном мышлении, разве что за исключением замечательных людей, выходящих за пределы своего времени - еретиков для религии, сумасшедших для остальных людей. Уильям Блейк, например, был именно таким, когда утверждал: «Вечность - в любви к изделиям времени».
Даже в психоанализе, на практике сделавшем много для человечества, «принципы удовольствия» выглядят как ребячество и недалекость, которые необходимо поправить «взрослым», ориентированным на реальность эго.
Напротив, Гештальт-терапия видит более сильную связь между удовольствием и благом, ее философию можно назвать гедонизмом в том же смысле, какой подразумевался у старого доброго гедонизма дохристианской эры. Я хотел бы предложить понятие гуманистического гедонизма, необязательно сопровождающегося мировоззрением теизма и все же находящего такой же подход из эгоистичного гедонизма Гоббса, утилитарного гедонизма Дж.С. Милла и гедонизма обыкновенного искателя удовольствий. (Если читатель здесь удивится, как же Гештальт-терапия может называться аскетической и гедонистической в одно и то же время, пусть он вспомнит, что эпикурейский взгляд на жизнь, полную удовольствий, был основан на философском отражении при довольно скромном рационе из хлеба, молока и сыра).
Гедонистическая жилка неотделима от активной оценки настоящего и не только в Гештальт-терапии, но и в мышлении многих людей (в особенности поэтов и мистиков), придерживающихся подобной ориентации. Возможно, самым заметным представителем этого направления является (Гораций, чье «carpe diem» (владей нынешним) превратилось в лозунг, определивший лейтмотив всего развития литературы. Вот его оригинальный контекст:
Dom loguimuk fugekit mvide aetas: carpe diem, guam minimum credula postero.
