тем, что их любят, и тем, что им угождают (подобно тому, как в сказке «Принцесса на горошине» о благородном происхождении героини узнают из того, что ей пришлось промучиться всю ночь, но так и не удалось заснуть - и все из-за горошины, оказавшейся под ее периной). Ласковая и нежная представительница (или представитель) энеатипа II может превратиться в фурию, когда ей не потакают и не позволяют почувствовать себя любимой посредством исполнения ее капризов, - поведение, кстати, в высшей степени характерное для избалованного ребенка.
Компульсивная, т.е. осуществимая как бы помимо своей воли, погоня за удовольствиями находит для себя у людей энеатипа II естественное дополнение и поддержку в лицемер- но-веселой маске (persona), привычно надеваемой ими в обществе и изображающей удовлетворенность и воодушевление. Эта особенность энеатипа II выражается, кроме того, в склонности расстраиваться, когда никто не собирается угождать им или доставлять удовольствие (посредством ухаживания за ними, поощрения или просто смены впечатлений), и, соответственно, в отвращении ко всякого рода дисциплине, будничной деловой рутине и всему тому, что мешает предаваться безответственной веселой жизни.
Нетрудно догадаться, что лицедействующий индивид, или гистрион, сосредоточенный на поисках любви и удовольствий, остро заинтересован в том, чтобы быть привлекательным. Для этого такого рода субъектам в полном смысле слова приходится работать, и прежде всего, им нужно уметь обольщать. Существуют черты характера, которые мы, в свою очередь, можем воспринимать в качестве орудий обольщения - неважно, о каком обольщении идет речь: эротическом или социальном. Так, например, в общении гистрион, как правило, существо любящее и нежное. Те, кто нуждаются в любви к себе, именно вследствие того, что сами они втайне ненадежны в этом отношении, в свою очередь, сердечны, чувствительны, при всяком удобном случае готовы выразить поддержку и сочувствие… их не смущает даже то, что такое выставление напоказ своей любви справедливо может вызвать подозрение в поверхностности и непостоянстве их чувства. Поддержка, очаровательно предлагаемая нам такой личностью, - это, как правило, то, что может быть названо «эмоциональной» или, возможно, «моральной» поддержкой, - в том смысле, что перед вами человек, который, не будучи связан с вами никакими внешними обязательствами, внутренне полностью на вашей стороне; неудивительно поэтому, что реальная помощь от такого субъекта, как правило, обратно пропорциональна выражаемым им чувствам. (В этом отношении III, да и другие энеатипы могут быть гораздо более полезны, когда дело доходит до оказания какой-нибудь практической помощи.) Таким образом, являющаяся предметом нашего внимания обольстительность влечет за собой не только лицемерное выставление напоказ своей любви, но и органическую неспособность к конкретной самоотдаче, приводит к культивированию человеком того рода великодушия и щедрости, которые, с точки зрения их мотивации, вполне подводятся под формулу «давать для того, чтобы получать» («а giving to get»).
Лесть тоже можно расценивать в качестве средства соблазнения, практикуемого представителями энеатипа II. Следует отметить, что этот тип льстит лишь тем, в ком видит достаточно достойный объект для соблазнения.
Таким образом, эротизм является одним из средств для обольстительности. Если мы посмотрим на эротические наклонности гистрионов как на нечто служащее более широкой цели, а именно - доказать свою личную значительность (тем самым мы избегаем фрейдовского биологизма), то мы, я полагаю, лучше поймем как свойственный им эротизм, так и гордость.
Наряду с острой потребностью в любви к себе и ее производными можно отметить, что и господство является такой же характерной особенностью энеатипа II, представляя собой, в свою очередь, дериват гордости. В гораздо большей степени, чем энеатип VIII с его грубой тиранической требовательностью и энеатип I, для которого характерно моралистически-ханжес- кое господство и который требует воздаяния себе на правах добропорядочного человека, свои желания удовлетворяет энеатип II, и делает он это благодаря дерзкой самоуверенности - chutzpah. Это самоуверенность индивида, который черпает силы в высокой самооценке и одновременно находится во власти сильного незаторможенного влечения, сочетания, способствующего образованию витальной ауры вокруг подобного, любящего приключения характера. (Как я уже отметил выше, гордый характер приводит к образованию редкой комбинации из нежности и драчливости.)
Еще один дескриптор, имеющий отношение к этой категории самоуверенности, - это своеволие, характерным признаком которого является тенденция во что бы то ни стало настоять на своем, - даже если для этого приходится прибегать к эмоциональным «сценам» или битью тарелок.
Огромное значение для структуры гордого характера имеет подавление в себе сознания того, что ты в ком-то нуждаешься, в чем, в частности, и выражается гордость. Почти так же, как и в случае, когда мы имеем дело с человеком, во всяком деле любящим остроту, который как бы помимо своей воли ищет в жизни возбуждения и драматических эффектов, гордый тоже, как правило, не отдает себе отчета в том, что за его непреодолимым влечением нравиться и быть во всем оригинальным скрывается самая элементарная нужда в другом (neediness).
Обычно в общем мнении предполагается, что у гордого все обстоит о'кей и даже лучше, чем о'кей; и вот, чтобы поддержать подобную репутацию, ему действительно приходится, подчиняясь действию компенсаторных механизмов, гнаться за наслаждениями. Однако вряд ли есть что-то более противоположное переживанию жизни под знаком «все о'кей», чем самочувствие человека, нуждающегося в любви со стороны другого, - ибо гордый в процессе становления своей личности чрезвычайно привязывается к представлению о себе скорее как о лице дарящем, нежели получающем: как о том, кто настолько ни в чем не испытывает недостатка, что готов щедро делиться с другими.
Подавление в себе сознания того, что ты в ком-то нуждаешься, поддерживается в гордом не только благодаря свойственной ему гедонистической установке, но и посредством замещений идентификации с нуждаемостью, переживаемой другими, всеми теми, на кого подобный гордый индивид распространяет свое сочувствие и чарующую заботливость. Отсюда можно понять и часто наблюдаемое у представителей энеатипа II тяготение к детям: ведь дети не только символизируют собой непринужденное своеволие и необузданность, но и являются при этом маленькими, слабыми существами, нуждающимися в защите. Дети поддерживают в гордом ощущение якобы присущего ему любвеобилия, одновременно, неосознанно для него самого, удовлетворяя его собственную, реальную нужду в любви.
Я мог бы написать в заголовке над этой группой особенностей рассматриваемого нами типа «театрально-неестественная реализация идеализированного представления о самом себе» - свойство, относительно которого можно резюмировать, что оно представляет собой доминирующую стратегию для представителей энеатипа II; последние в наибольшей степени выражают свою сущность именно в театрально-наигранном чувстве любви и столь же театрально подчеркнутом самодовольстве. Тем не менее в симптоматичном в данном случае свойстве быть нежными и ласковыми можно видеть единственную грань типичного для гордых идеального образа самих себя, с которой они в процессе разыгрывания роли тесно срастаются.
Подобный идеальный образ включает в себя также и такую характерную черту, как способность быть счастливыми (черту, с которой мы уже встречались, анализируя обольстительность), иными словами, то независимое состояние, которое подразумевает, что индивид ни в ком не нуждается и ни от кого не зависит, а кроме того, еще одно характерное свойство, для которого слово «свободный», возможно, было бы наиболее подходящим определением, если бы только нам не было ясно, что в данном случае мы имеем дело не с подлинной свободой, заключающейся в освобождении от бессознательного подчинения механизмам
