Потребность в любви проявляется у энеатипа VI по-разно- му, в зависимости от подтипа. Контрфобический и агрессивно- параноидальный подтипы требуют повиновения, так как в детстве они воспринимали любовь к отцу как повиновение. Избегающая фобическая личность, напротив, приравнивает любовь к защите, источнику безопасности, с чьей помощью она компенсировала бы свою неуверенность - ей нужна сильная личность, на которую можно положиться. Исполнительный общительный тип слишком сомневается или же амбивалентно воспринимает отдельных личностей, и вместо них он выбирает авторитет неличностного характера - систему как суррогат родителя. Эта внутренняя акция может рассматриваться как некий намек на соревнование с авторитетом родителя, как если бы сын заявил отцу: «Я лучше пойду за Иисусом Христом, чем за тобой, и тебе придется признать, что гораздо лучше быть хорошим христианином, чем просто послушным сычом». Меняя свою преданность или верность родителю на преданность религии или же здравому смыслу, он также меняет свои запросы в любви, отворачиваясь от реального мира реальных людей к авторитетам, которые «больше, чем жизнь», существующим разве что в фантастической реальности, подобно Дульцинее Дон-Кихота.
В случае энеатипа VI - я думаю, было бы весьма уместно обсудить эту тему, принимая во внимание линию, связующую типы 9 и 6 на энеаграмме - можно сказать, что страх совершения чего-либо влечет за собой состояние, при котором индивид теряет контакт с самим собой, что при недостаточности мотивации бытия проявляется как хрупкость или слабость в самовыражении.
Если энеатип III недостаточно осознает свое отчуждение, а энеатипы IV и V напряженно переживают его, воспринимая самоотчуждение как чувство собственной незначительности, в типе 6 онтическая обскурация проявляется с помощью проекции в будущее в виде чувства враждебности, преисполненной страха. Это чувство было весьма точно описано К.Д.Лэнгом как страх заглянуть внутрь себя и обнаружить, что там никого нет. В данном случае мы имеем дело с ситуацией, при которой личность и не игнорирует до конца свой внутренний конфликт, и в то же время и не стремится встретить его лицом к лицу: она всего лишь немного всматривается в себя, частично избегая проблемы.
Хрупкость ощущения бытия имеет то же качество, которое, говоря о тиковой обскурации, как таковой, Лэнг описал как «онтическое чувство небезопасности».
Можно заключить, что чрезмерная забота энеатипа VI о безопасности базируется не столько на физиологическом или даже на эмоциональном страхе, сколько на чрезмерном беспокойстве о факторах физической и эмоциональной защищенности от опасности, которая «не от мира сего». В отличие от переживаний действительно мужественной личности, которая может рискнуть всем, включая жизнь, из смутного чувства, коренящегося где-то вне очевидного существования, трус проецирует ощущение тиковой небезопасности во внешние области существования через обобщенную неспособность рисковать или чрезмерную привязанность к авторитетам и силе, как гарантии риска.
В случае параноидального характера sensu strictu легко понять, что утрата бытия происходит здесь из поиска бытия через родство с «великими» и подпитывания собственной помпезности, что можно проиллюстрировать ситуацией с Дон-Кихотом, который в идентификации с идеалом странствующего рыцарства и благородства живет вымышленной жизнью, несовместимой со слишком обыденными (отнюдь не помпезными) переживаниями повседневной реальности.
В других случаях подменяет бытие не грандиозность идеала или внутреннего имиджа, а помпезность внешнего авторитета настоящего или прошлого. Во всех подобных случаях можно сказать, что за бытие принимается авторитет или же та особая сила, которой он обладает.
Как верно то, что личности, психологический уровень которых соответствует энеатипу VI, отказываются от своей силы перед лицом авторитета, так же можно сказать, что они отвергают само чувство бытия, проецируя его на личности, системы и идеи, наделенные важностью или возвышенностью «большей, чем жизнь».
Глава 9
Психодуховная инерция и предрасположенность к сверхприспособлению
Энеатип IX
Слова «лень» и «праздность», с помощью которых Ичазо описывает главенствующую страсть и фиксацию (соответственно) энеатипа IX, не передают на самом деле то, что они изначально должны были обозначать до того, как вместо латинского термина accidia было введено понятие «медлительность».
Профессор Чилийского университета Джанини пишет (указывая исключительно наиболее авторитетных латинских авторов): «То, что св. Фома, Григорий Великий, св. Исидор, Кассиан определяли как accidia, - очень сложный феномен, и его значение не укладывается в рамки более современных переводов, таких как недостаточность мотивации действия и т.п.» [189].
Термин accidia - в свою очередь, перевод с древнегреческого «a-chedia» - скорее означает леность душевную и духовную, нежели тенденцию к отказу от действия. Это же понятие в контексте данной книги я буду описывать словом «праздность». В случае такой духовной лености мы можем говорить о забывании Бога, или, выражаясь светским языком, о глухоте по отношению к своему духу и потере чувства бытия до тех пределов, где уже невозможно увидеть разницу, - о духовном огрублении. В психологическом аспекте accidia означает потерю внутреннего осознания, отказ видеть и сопротивление любым переменам.
Дороти Сейерс пишет в своем комментарии к «Чистилищу» Данте, что accidia, по сути своей, явление настолько коварное, что оно, подобно Протею, может принимать такое количество обличий, что дать ему исчерпывающее определение очень трудно. Accidia - это не просто лень ума, это всепоглощающее отравление воли, которое поначалу проявляется в форме безразличия и состояния абсолютного равнодушия ко всему, затем приводит к осознанному отказу от счастья, а его кульминацией становится состояние мрачной интроспекции и отчаяния. Одна из форм ее проявления, которая особенно волнует некоторые современные умы, - это покорность злу и греху, с готовностью маскируемая под видом «терпения», другая заключается в отказе действовать согласно своим добрым и прекрасным намерениям, характеризуемом как «утрата иллюзий», а иногда как «искушенность» [190] .
Сочетание утраты внутреннего осознания и покорного, склонного к самоотречению характера, сопутствующего ему, приводит к синдрому добросердечной приятной «приземленности», часто доведенной до пределов педантизма и узости сознания.
Энеатип IX - это личность, не только не научившаяся любить самого или самое себя в результате того, что его или ее лишили любви, но также и та, которая забывает свое разочарование в любви с помощью некой разновидности психологического пакидермизма, чрезмерного упрощения, психологической ампутации, что превращает ее в наименее чувствительный и наиболее стоический из характеров. (Энеатип IX располагается напротив сверхчувствительных четвертого и пятого, стоящих внизу энеаграммы.)
Сколь бы справедливым ни было все вышесказанное, оно не может объяснить, почему духовная леность настолько проникла повсюду в этом мире, равно как и ее проявлений вне жилища отшельника и монастыря. Дело ведь не в отсутствии у энеатипа IX религиозности, как раз наоборот, - только эта религиозность проявляется скорее в социальном и идеологическом восприятии мира, чем в отношении его мистической сущности. Энеатип IX, как мы увидим, - это удовлетворенный и великодушный тип людей, чья «медлительность» проявляется не столько в отвращении к духовному, сколько в утрате внутреннего мира, отвращении к психологическому исследованию и сопротивлении любым переменам, которое идет нога в ногу со сверхстабильностью и наклонностью к консерватизму. Его девизом - для себя и для окружающих - может быть изречение: «Не буди лиха, пока оно тихо».
