знаем, что Леонардо и Чечилия были друг с другом на «ты», хотя в те времена даже между супругами, родственниками и друзьями принято было обращаться друг к другу на «вы». В той же записной книжке Леонардо сохранился неоконченный черновик письма Леонардо к Чечилии: «Несравненная донна Чечилия. Возлюбленная моя богиня. Прочитав твое нежнейшее...».
Одетый с подчеркнутым изяществом, Леонардо в сопровождении своих помощников каждый день отправлялся в замок писать портрет молодой высокообразованной женщины, возлюбленной Лодовико Моро. Леонардо изучал лицо молодой женщины, неотрывно за ним наблюдая. В лице Чечилии, словно в зеркале, отражались ее угасшие было и вновь воскресшие переживания. Чечилия следила за каждым жестом Леонардо, и постепенно научилась угадывать, какие чувства кроются за его словами.
Предполагаемый портрет Чечилии Галлерани, хранящийся в Кракове в бывшей коллекции князя Чарторижского.
Маркиза Мантуанская, прослышав о портрете Чечилии Галлерани работы Леонардо, попросила его у Чечилии «на просмотр». Чечилия послала портрет и приписала, что если он не похож на оригинал, виноват в этом не Леонардо. В ту пору любви она была еще юной, несформировавшейся.
Чечилия знала о долгих, мучительных ночах, которые Леонардо провел в мертвецких больниц, препарируя трупы, чтобы найти ответ на тайны жизни и смерти, отыскать смысл существования.
«Жестокое и беспощадное чудовище...»
Еще до портрета Чечилии Галлерани, как утверждают биографы, Леонардо написал мадонну. Картина предназначалась в дар гуманному правителю Венгрии, «рожденному к вящей славе человечества»,— Матвею Корвину. Леонардо много слышал о нем еще во Флоренции от своих друзей, художников- миниатюристов Герардо и Аттаванте. И вот теперь Лодовико поручил ему написать для короля мадонну. Амброджо Де Предис писал для венгерского короля миниатюру. Он буквально замучил Леонардо вопросами.
— Я плохо знаю венгерскую историю,— отвечал Леонардо.— Знаю только, что в Паннонии королем был Сигизмунд. Увы, он был плохим полководцем и потерпел жестокое поражение от турок, которые дошли почти до самой Паннонии. Остановил мусульманское войско под Белградом кондотьер Янош Хуньяди, и народ из благодарности провозгласил его сына Матвея Корвина королем.
Амброджо Де Предис слушал его, раскрыв от изумления рот. Потом хитро подмигнул Леонардо в знак того, что и сам знает кое-что чрезвычайно любопытное и важное.
Матвей Корвин женился вскоре на дочери короля Неаполитанского, Беатриче Арагонской,— продолжал свой рассказ Леонардо,— которая собрала при дворе таких выдающихся ученых и гуманистов, как Антонио Бонфини, Брандоллино Липпо, мой друг Нальдо Нальди, врач Джованни Марлиани, Алессандро Кортезе и множество других. Она же привила королю страсть к древним книгам. Во Флоренции жил тогда Джано Паннонио, друг короля и ученик Гуарино Веронезе. С помощью антиквара Веспасиано да Бистиччи он скупил для венгерского короля немало стариннейших манускриптов. Матвей Корвин и Козимо Медичи старались первыми завладеть этими книжными сокровищами. Говорили, что в библиотеке Матвея Корвина уже имелось пятьсот старинных книг, Козимо же собрал всего двести. Но и того и другого превзошли папа и герцог Бургундский, у каждого из которых было до восьмисот манускриптов.
— А сейчас я тебе открою величайшую тайну,— вполголоса сказал Амброджо.— Моро поручил мне сделать миниатюру для пергамента с эпиталамой по случаю предстоящего бракосочетания Яноша, сына короля Корвина, с принцессой Бьянкой Марией, дочерью герцога Галеаццо. Моро строжайше запретил говорить об этом, ведь Бьянка Мария, его племянница, была обещана в жены герцогу Филиберто ди Савойя. А вот,— продолжал Амброджо, с гордостью показав Леонардо отличную миниатюру на пергаменте,— сам король Матвей Корвин.
— Значит, моя «Мадонна» попадет в хорошие руки,— с улыбкой заключил Леонардо.
Хотя работа над картиной отнимала у него много времени, Леонардо продолжал заниматься математическими расчетами и наукой. Он обдумал план переделки дворца, предложил воздвигнуть высокую башню, увенчанную куполом. На этом фоне конная статуя Франческо Сфорца смотрелась бы особенно хорошо. Он также подробно изложил способ искусственного заполнения водой рва вокруг замка. Для этого следовало прорыть соединительный канал с Редефосси.
Когда он писал портрет Чечилии Галлерани, то набросал план дополнительных укреплений крепостной стены. И, наконец, создал проект новой тайной дороги с несколькими боковыми въездами.
В Милане в это время вспыхнула эпидемия чумы. За два года—1484-й и 1485-й—в городе погибло свыше пятидесяти тысяч человек. Об этой эпидемии знают куда меньше, чем о знаменитой эпидемии, описанной Мандзони, но она была столь же губительной.
Леонардо не бежал от чумы из города. Он лишь избегал ненужных встреч и старался реже выходить из дома. И почти все время проводил за чтением и в философских раздумьях. Он понял, что наука, в отличие от поэзии, требует не образности, а точности словесного выражения, которой ему недоставало. Поэтому он начал досконально изучать языковые тонкости, повторил грамматику Донато, переписал словарь «вульгарной латыни» Джованни Бернардо, восстановил в памяти имена и фамилии, правила употребления глаголов и наречий. Именно во время этого вынужденного и плодотворного «безделья» у Леонардо возникла мысль написать своего рода научную энциклопедию по образцу трактатов Леона Баттисты Альберти.
В своих записных книжках Леонардо излагает и философские размышления. Его мысли приобретают характер библейских пророчеств:
«Появятся на земле животные, именуемые людьми, которые будут вести между собой вечные войны к великому ущербу, а часто и к погибели для обеих сторон. Злобе людской не будет предела... и в своей безмерной гордыне люди захотят вознестись чуть ли не до неба... Ничего не останется над землей, под землей и на воде, что не подвергнется преследованию, порче либо разрушению... О земля, как же ты до сих
