— Артур, я на одни билеты потратил уже больше двухсот тысяч. Так что не гневи меня, будь умным мальчиком.
— Откуда я знаю, что ты нас потом не прикончишь?
— Витя, отрежь ему палец…
Витя, наверное, так бы и сделал, если бы не случилось то, чего я долго ждал. Дверь откинулась, в хибарку ворвался пахнущий грозой воздух, и на пороге, роняя все вокруг себя, появился Костомаров.
— Игорь!.. — не помня себя от радости, взвизгнула, немало между тем удивившись, Лида.
Я заметил, как напряглось лицо Бронислава и как посмотрел на него его безмозглый телохранитель. Момент истины настал…
— Забавная ситуация, — отметил Бронислав, присаживаясь.
— Что же ты не прикончишь их, брат Костомаров? — спросил я, почесав ноющее ухо.
Лида посмотрела на меня. На Костомарова. На Бронислава.
Доктор опустил ружье и оперся на него, как Зебулон Стумп в романе Майна Рида.
— Что происходит?.. — прошептала Лида, бледнея так стремительно, что я стал волноваться.
— Собрались все участники кровавой драмы, — бросил я, пытаясь найти в глазах доктора если не раскаяние, то хотя бы какую-то неловкость. Мне было страшно — я не находил ничего подобного.
— После смерти своего отца ты, Лида, поклялась, наверное, найти его убийцу. Тебе не нужно далеко ходить. Он перед тобой, — сказав это, я указал рукой на Костомарова, которого она, конечно, хорошо видела и без этого.
Доктор зримо заволновался. Такой вариант его не устраивал. Он ожидал увидеть панику, изумление на моем лице, вместо этого я был спокоен и убедителен.
— Я расскажу тебе, Лида, как все было. Приехав в ваш город, я познакомился сразу с несколькими людьми. Первым из них был Костомаров, главврач вашей больницы. Ввиду телесной и духовной расслабленности я поведал ему историю о спрятанных в лесу деньгах. И он тут же посоветовал мне подарить их церкви. Я плохо разбираюсь, где православная церковь, а в какой поселился дьявол, поэтому отнес в ту, на которой были кресты. Когда я вынимал часть денег из тайника в лесу, за мной следил доктор. Ему давно хочется в Москву, и он убил бы меня прямо в лесу, но он слышал от меня об оставленной и не нужной мне квартире, акциях, доме… Ему хотелось всего. Он столько мучился в этой глухомани в резиновых сапогах, что одна только мысль переехать в Москву выметала из его сознания любые моральные принципы. Какие здесь могут быть принципы, в этом захолустье?..
— Я все-таки послушаю, — сказал Броня, посмотрел на часы и уселся на стол, свесив ноги.
— Восемьсот тысяч он тотчас присвоил, а за теми тремястами, которые я подарил храму на Осенней, ему пришлось идти ночью. Убив человека в рясе, он завладел и тремястами. Но, поскольку он не знал, сколько денег я прихватил из тайника, и поскольку ему было известно, что я посетил ясновидящую Евдокию, он пришел и к ней. Тот же разрез — от уха до уха. Бедная старушка, предупреждая меня о встрече с опасным человеком, она, верно, обезумела, когда увидела его на пороге… Но потом ситуация изменилась. Люди, посланные Брониславом и приехавшие со мной на одном поезде и также следившие за мной, посчитали возможным выйти на врача и предложить ему удобную сделку. Он помогает раскрутить меня на имущество, а те ему платят некую сумму. Тонкостей я, конечно, не знаю… Милый доктор понимает, что часть целого куда как лучше, чем ничего; кроме того, у него есть один миллион и сто тысяч, и он соглашается сотрудничать с бандой Бронислава. Да и некуда ему теперь деваться: отказ тотчас послужит основанием для Бронислава шепнуть местным сыскарям, кто в городке режет людей, аки скот. Цель предприятия — выяснить, где я храню документы на свое имущество. Игра свеч стоит, поскольку Бронислав посчитал правильно — все мое состояние оценивается около четырех с половиной миллионов долларов.
Лида, округлив глаза, смотрела на меня и часто дышала.
— Размер суммы навеял на Бронислава идею о похищении мною предоплаты питерской компании, и он даже самого себя убедил в том, что это я опустошил счет. Доказательством тому, что Брониславу нужно именно мое имущество, а не деньги, является предложение, которое я слышу постоянно: «Отдай имущество». В том положении, в котором я нахожусь вот уже неделю, у меня грех не попросить и имущество, и четыре с половиной миллиона, верно? Однако почему-то всегда речь идет о моей квартире и доме… Начинается поиск, поскольку к тому времени я уже малость поумнел и мыслями своими, как прежде, не сорю. Моя хибара пуста. Но не могу же я носить документы в заднице! — и, отправив меня в пустующий дом доктора, компания отправляется к священнику Александру… К твоему отцу, Лида. Это единственное место, где я могу хранить столь важные для меня документы…
Вцепившись в мой рукав и не понимая, что причиняет мне боль, тревожа рану, девушка устремила взгляд в сторону Костомарова.
— Ночью за домом шла слежка. Банда не хотела, чтобы я случайно заглянул в церковь и увидел то, что там происходит… — Пока я говорил, думал, что буду говорить, когда подойду к этой части рассказа. Дальше речь должна идти о событиях в храме, и я не был уверен, что смогу говорить свободно в присутствии Лиды. — В это время девушка была в больнице. Я увидел ее в окне палаты и направился в церковь, потому что к тому времени, как ни глупо это звучит… во всех своих бедах подозревал отца Александра. У меня были на то особые причины… Лида и Костомаров знают какие…
Помолчав, я посмотрел на Бронислава.
— Дальше, — попросил он, посмотрев на платиновые «Патек Филипп».
— А дальше ничего особенного. Гома и майор убывают в дом, надеясь найти меня там спящим, а Костомаров остается охранять священника с ружьем в руках. Если бы я пришел на четверть часа раньше или получасом позже, участь моя была бы решена. Но я пришел вовремя. Узнав меня, отец Александр замычал, и я от шока едва сообразил, что у него заклеен рот. Я снял пластырь, и в этот момент прозвучал выстрел…
Усмехнувшись, я покосился на бледного, как саван, доктора.
— Отдаю тебе должное, брат Костомаров. У тебя хватило мужества догадаться сунуть в бюро священника триста тысяч, что ты носил с собой. Милиции не нужно было долго ломать голову над тем, кто прикончил попа на Осенней и старуху Евдокию. Почерк один и тот же: разрез на шее никуда не спрячешь, а главная улика — деньги — у отца Александра. Когда потом найдут меня, все должно выглядеть, словно свихнувшийся москвич убил подельника, после чего застрелился сам. Представляю, как тебе осточертела эта глубинка, если в голове твоей, Костомаров, бродят такие планы…
— Как ты догадался? — донесся до меня его хриплый голос.
— История с пленением Костомарова выглядела красиво, — похвалил я. — Мне даже сначала пришлось поверить. Особенно эффектно выглядел удар по простреленной ноге майора. Его сообразительности тоже нужно отдать должное. Но чему удивляться, ведь у них за руководителя настоящий маэстро…
— Как ты догадался? — уже требовательно прогрохотал доктор.
— Спроси у своего духовного наставника. Я не об отце Александре, я о Брониславе. Спроси его, верил ли я кому на слово и не перепроверял ли все по десять раз?
Никто не спросил, поэтому никто не ответил, и я продолжал:
— Когда осматривал у дома джип, я дал тебе в руки ружье и в ответ услышал приблизительно следующее: «Я никогда не держал ничего подобного в руках, возьми: я боюсь, оно выстрелит». В тот момент я это просто запомнил, потому что запоминаю все — такая у меня привычка, и не было бы ее, вряд ли я был бы вице-президентом компании, торгующей кашей для дебилов… В больнице, когда медсестра вела меня к тебе, переживающему по случаю исчезновения Лиды, я остановился у единственного в больнице телефона и спросил, кто такая Таня. И мне ответила девочка по имени Галя, что среди персонала Тань нет. Кроме того, она сидит на аппарате вот уже два часа, и звонок от доктора Костомарова не поступал ни разу. А ведь именно Таню ты просил подготовить Лиду к выписке, когда звонил по телефону из квартиры. Куда же ты тогда звонил, если звонил не в больницу, подумал я…
Костомаров пожевал губами.
— А в доме я спросил о патронах, и ты, никогда ранее не державший в руках ружья, продемонстрировал неплохие навыки в военном деле. Слишком много противоречий для одного деревенского философа.
