восемнадцати часов. Этот срок был установлен хозяйкой квартиры и, по словам ее, за деньгами она придет не одна, а с новыми жильцами. В 18.01 те должны были либо с унылым видом снова оказаться на улице, либо на улице должен был оказаться Артур.
Сто рублей были получены на почте еще утром, ровно через трое суток после Артуровой телеграммы, направленной родителям в Рязань. Текст телеграммы не оставлял сомнений в серьезности капиталовложения: «Сторублируйте». На объяснения, равно как и на слова благодарности, средств не хватило. Уловив новые экономические обороты речи отправившегося покорять столицу сына, родители прониклись тревогой и выслали 150 рублей. Именно по этой причине объявление фамилии Чуева как зачисленного в вуз повлекло двойной восторг.
Выпив, как и полагается, немного вермута с будущими одногруппниками, количественный и качественный состав которых был установлен тут же, Артур засобирался в Марьино. Там его поджидала старая карга, страдающая потерей памяти и имеющая обыкновение приводить в качестве угрозы своего племянника с женой, имеющих квартиру в Сокольниках. Этой парочке было неловко раз в месяц играть роль потенциальных квартиросъемщиков, и во время каждого привода старухой они смущенно смотрели в пол и бормотали: «Да, конечно, мы готовы въехать прямо сейчас». Артур уже знал, что карга отписала им квартиру, а поскольку человек она такой, что в случае припадка ярости она могла в последний момент изменить завещание и отписать квартиру, к примеру, артисту Видову, в которого была по-маньячьи тупо влюблена, эти двое постоянно приходили и играли роли дураков.
Договорившись встретиться завтрашним утром для продолжения знакомства, группа Э-121 растворилась в Москве, и Артур остался один на один с девушкой, которую только сейчас заметил. Оказывается, она тоже прошла по конкурсу, и, оказывается, она тоже была на грани бродяжничества. Общежитие всем нуждающимся обещали по окончании каникул, но ведь эти тридцать дней нужно было-таки где-то жить.
— Простите, вам совершенно некуда идти? — поинтересовался Артур, уже чувствуя, что углубляется в тему, которая может оказаться ему не по силам.
На дворе стоял 1984 год. Еще не прозвучала огнедышащая страстью фраза ударницы соцтруда по телемосту с Нью-Йорком: «У нас в СССР секса нет». Слово «минет» еще не звучало в подъездах чаще, чем слово «минтай» в гастрономах. Пить пиво на ходу и заниматься фроттингом в метро еще было не принято, но этот вопрос прозвучал настолько же актуально, насколько актуален он в Москве до сих пор.
— У меня есть тетя в Обнинске, — обронила девушка и чуть порозовела. Видимо, представила, насколько глупо ее решение прямо сейчас ехать в Обнинск.
— А у меня дядя в Калинине, — признался Артур, уже понимая, что девушку придется взять с собой. В конце концов, нехорошо начинать общение с будущей одногруппницей с пренебрежительного отношения к ее проблемам. — Знаете, у меня есть предложение. Мне нужно срочно встретиться в Марьино с одной забавной старушкой. Вы сами убедитесь в том, что она забавна. Если вы не против составить мне компанию, мы могли бы туда прокатиться. Ну а после что-нибудь придумаем.
— Дай вам бог много радостей за ту огромную, что вы доставили мне только что, — ответила она и подняла чемодан.
Не уловив иронии, Артур подумал, что, быть может, совершил огромную ошибку. И что не возникнет ли проблемы с этой девочкой, ибо если она так выражает свои мысли сейчас, то совершенно неизвестно, чего от нее ожидать потом.
Но потом он поблагодарил себя за отзывчивость и уже в метро оказался сражен ее знаниями. Он только не понимал, откуда она их черпает. Пришлось присмотреться. Держась за поручень, рядом с ним покачивалась в ритм движения вагона девушка среднего роста, с собранными в аккуратный хвостик каштановыми волосами, и глаза ее, зеленоватые, хищно оглядывали пространство вокруг себя. Казалось, ее интересует все и она готова отдать многое, чтобы найти объяснение самым незначительным явлениям. Отчего в метро читают, почему по утрам поливают и без того безупречные улицы, не упадет ли Останкинская башня, если случится ураган, как в Америке. Артур смотрел на ее шевелящиеся губы и не слышал и половины из того, что она говорила. Лишь где-то между «Текстильщиками» и «Ждановской» он наконец-то расслышал, что говорит-то она о Москве:
' …
И он смотрел на нее, и ему казалось, что он знает ее не полчаса, а пару лет как минимум.
В квартире все шло по старому сценарию. С той лишь разницей, что родственники старухи выглядели уже совсем ни к черту. Они готовы были провалиться сквозь землю из-за альцгеймеровых выходок тетушки, но желание оказаться хозяевами квартирки в Марьине пересиливало чувство меры. Артуру казалось, что если бы карга потребовала, то они для вящей правдоподобности ездили бы сюда со своим диваном.
Когда коллектив мошенников удалился, Артур вдруг захлопал ресницами и взъерошил свои и без того находящиеся в полном беспорядке соломенные волосы.
— Послушай, — сказал он, — если ты не против…
— Нет, я не против, — тихо и уже без иронии перебила она. — Я совсем не против, если ты хочешь предложить мне остаться.
Сердце его забилось, и в беспорядок теперь пришли мысли.
— Ты не подумай, я постелю себе на полу, и я не…
— Я тотчас уйду, если ты попробуешь сделать это. И уж конечно, ты предложишь мне место на диване.
Он не нашелся, что возразить. Он просто не знал, что обычно мужчины, коим он себя уже начал понемногу чувствовать, говорят в таких ситуациях. Тогда, двадцать три года назад, он был подвижен, как ртуть, покинувшая градусник, но в тот момент в квартире в Марьине, он впервые почувствовал себя куском эбонита.
У него было пятьдесят рублей. Все, что у него было, это пятьдесят рублей. Он сказал ей об этом и предложил выйти с этими сумасшедшими деньгами в Москву.
— А ты не думаешь, что нам в будущем нужно будет что-то есть?
Этот вопрос вернул его из Оружейной палаты, куда он с ней уже добрался, в Марьино. За время жизни в столице он познал много девушек. И каждая из них с радостью согласилась бы просадить любую у него находящуюся сумму прямо сейчас. Благо возможностей потратить ее было множество. В эту комнату они вернулись бы с портвейном, и морем воспоминаний, которое утром бы схлынуло без остатка, оставив на память лишь две сухие, хоть выжимай, бутылки.
— Я не подумал об этом, — сказал Артур, только сейчас подумав о том, что, пригласив Риту в свою обитель, совершил жест доброй воли немного не той направленности, какой планировал изначально. — Действительно, глупо сказал… Без еды мы тут…
Он хотел закончить так же бессмысленно, как и начал — «загнемся», но вовремя спохватился.
Весь день они провели в городе. Поход по нескольким музеям вымотал Артура совершенно. Он шел под руку с Ритой, без устали щебетавшей о каком-то алмазе «Кохинор», вправленном в корону королевы Елизаветы, и сомневался в том, что присутствует в реальности. Еще утром он был свободен как ветер, а сейчас, словно вагон, катится по заранее проложенным под ним рельсам. Странным было то, что эта езда его не напрягала. Напротив, он прислушивался к себе, и ему казалось, что рано утром, когда он собирался в институт, к нему на перила балкона присел ангел. Посмотрел, как живет его подопечный, а после придумал толковый ход — свел с девушкой, на которую за все время сдачи вступительных экзаменов Артур ни разу не обратил внимания. Он вообще не подозревал о ее существовании. Как о будущем футболисте итальянской футбольной лиги «А» Инзаги. Тот тоже уже был, но Артур о нем не знал. Потом им овладевали темные мысли, и Артуру начинало казаться, что это не ангел вовсе присел к нему на балкон перед рассветом, а кто-то другой… В общем, гуляя с Ритой по городу, Артур не помнил ничего из того, что видел, и не слышал ничего из того, что говорила она. Все происходило невесомо, неощутимо, словно в дымке, но все-таки это происходило — Рита была, и она была с ним.
Изо всех сил борясь с мыслями о вечере, он особенно противостоял мыслям о ночи. До сегодняшнего дня все было довольно просто: выбирался денек, когда старая карга отправлялась к родственникам,
