Сотруднику, который оказался в холле именно для просмотра передачи и для которого экран демонстрирует картинку без сбоев, нет нужды подниматься и идти поправлять шнур.
Взявшись за голову, я некоторое время бродил по мрамору огромного холла. Чудовищное открытие потрясало меня с каждым новым приступом логики Старика.
— НО ЗАЧЕМ? Зачем бить по руке, протягивающей тебе кусок хлеба?! Зачем уничтожать меня и «Глобал», которые платят в два раза больше, чем в любой другой аналогичной фирме?! И о чем это я — аналогичной?! В Москве нет похожей на «Глобал»! В Москве никто не заплатит Гудасову, Коломийцу, Лукину или кому другому больше, чем плачу я!.. Зачем отбирать у себя заработок?!
Старик снова приблизился. Он все утро только и занимался тем, что вытирал мне слюни и вправлял мозги.
— Игорь… Представим такую картину… Чисто гипотетически представим… У тебя есть конкурент. Ты мешаешь ему жить. Он уже давно снимал бы пенку с варенья, но ты всякий раз оказываешься у таза с ягодой первым. У тебя крепкие связи в правительстве, постоянные клиенты, отлаженное производство с большими мощностями… В общем, у тебя все, что хотел бы иметь твой конкурент. Ты зарабатываешь десять-двадцать миллионов в год, он — только три. И так из года в год, и причина тому только Игорь Лисин. Знаешь, даже когда речь идет о разнице в сто тысяч долларов при обороте в десять миллионов, это все равно напрягает. Это мелочь, пустяк, но известно, что именно мелочи отравляют человеку жизнь. Когда же разговор заходит о разнице в триста-четыреста процентов от общего дохода, тут работает уже не зависть, а теория об искусственном отборе…. — Он помялся и улыбнулся. — Ты прости, что я тебе объясняю очевидные для тебя вещи. Просто ты сейчас в таком состоянии, что…
— Самое удивительное, Старик, что я в таком состоянии, что эти вещи для меня не очевидны.
Он взбодрился.
— И первое, что делает твой конкурент, это лишает тебя доверительных отношений с персоналом. Он рубит ваши производственно-человеческие отношения. Предположим, он встретился с несколькими представительными на твоей иерархической лестнице людьми и заручился их поддержкой. Он гарантировал им восемь тысяч с процентами, то есть порядка ста пятидесяти тысяч в год. Поверь мне, пятьдесят тысяч — это та сумма, которая может стать причиной предательства… И вот эти несколько человек уже проводят необходимый объем работ, и компания смутьянов разрастается до десяти-пятнадцати. Все окрылены идеей лучшей жизни. И тогда конкурент начинает собирать в отношении Лисина компромат, заодно перекрывая русла его финансовых потоков. Делается это поначалу незаметно, чтобы не была чересчур велика разница меж прошлыми доходами и настоящими. И когда конкурент укрепит свои позиции, а твои станут уязвимыми, он нанесет решающий удар.
— Ты смотрел, что за материал на флэшке?
— Да, конечно. Это отчеты за позапрошлый месяц. Они были бы актуальны месяц назад, но не сегодня.
Я посмотрел на него. В жизни не видел такого спокойного и рассудительного человека. Завтра мне сломают хребет и отправят с сумой по миру, то есть он останется без работы, но вместо того, чтобы паниковать, он садится читать Реймонда Чандлера.
— Сколько ты у меня получаешь?
— Со всеми начислениями и вычетами три с половиной тысячи долларов, — ответил он не задумываясь.
— А если бы предложили пять?..
Он беззвучно рассмеялся и снова повел меня. Он сегодня водит меня, как корову на веревке.
— Сынок, я старый человек. Я работаю у тебя уже пять лет, и поверь, в шестьдесят у меня нет ни малейшего желания что-то менять, дабы получать не три с половиной, а пять. Мне и этого-то много, хотя старуха, конечно, без ума от моей новой зарплаты. И потом, ты ведь знаешь, где я работал, верно?.. Но не знаешь, сколько раз мне предлагали от ста тысяч до миллиона. И лучшее доказательство того, что я не взял, — эти часы.
Он отстегнул с запястья «Командирские» и протянул мне.
На внутренней их части, на крышке, я прочел: «За безупречную службу от директора СВР, 2002 г.».
— В мои годы люди становятся сентиментальны. И потому такие часы для таких, как я, стоят куда дороже миллиона.
Вряд ли я пойму эту теорию.
— Давай подведем итоги.
— А что тут подводить? — невозмутимо изрек он. — Ты покойник. В смысле, бизнес твой — покойник.
Я вышел на крыльцо, не обращая внимания на зуммер.
А я-то думал, что Факин пришел впервые. Интересно было бы сейчас вспомнить, когда Факин № 1 приходил ко мне, и я, не распознав в нем аудитора моей дееспособности, выставил его за дверь. Но зачем напрягать память, если теперь это не имеет никакого значения.
Когда я отъезжал от офиса, на моих плечах сидело по бесу. Один злорадно шептал мне в левое ухо: «Тебе каюк, чувак!», а второй, щелкая крышкой бутылки и пуская мне в нос пряный аромат, успокаивал: «Все будет COCA-СOLA!»
Все бы ничего, быть может, я доехал бы до дома и лимоном с нашатырем смыл бы их с себя, но на пересечении Сретенки и Даева переулка эти мерзавцы сцепились…
Глава 12
Конкурентов-бизнесменов убивают только в хреновых фильмах. Расстрел из автоматов, мина, гондон с марганцовкой в бензобаке — эти истории сочиняются теми безмозглыми авторами, которые сами бы отхерили от чужого бизнеса кусок, если бы знали, как это сделать правильно. Расстреливают, взрывают и травят тех, кто отказался поделиться. Или сам откусил от общака. Или не играет никакой роли в своей корпорации. Если бы внезапная смерть Гейтса, Баффетта, Кампрада или Абрамовича могла привести к чьему-то обогащению, они уже давно были бы мертвы. Еще одно, похожее мнение: не убивают справедливых судей — убивают проституток в мантиях, для которых поворот решения зависит от предлагаемой суммы. И потом, когда такую бесполую тварь пристреливают, как собаку, хор таких же проституток начинает петь гимн о том, что вот, мол, еще один сгорел на работе.
Не убивают бизнесменов — убивают «крыс» и предателей…
Я так трезво рассуждаю, потому что в моей голове свербит мысль, что, быть может, напрасно я вот так без охраны… Но потом снова вспоминаю бессмертных Баффетта с Абрамовичем и начинаю думать о текущих делах.
Суть этих дел мне понятна лишь отчасти, и то благодаря Старику. В момент досмотра тела Коломийца я не нашел флэшки, хотя рассчитывал. То есть она была у него украдена?
Не знаю, украдена или нет, но нашлась она спустя месяц после того, как была объявлена похищенной, и спустя сутки после того, как ее хозяина прирезали, за телевизором.
Как мне это понять, если теперь я точно знаю, что информация на ней давно потеряла оперативное значение для любого из моих конкурентов? В течение месяца за телевизор в холле был сброшен такой объем тщательно охраняемых мною данных, что теперь, в мае, жалкая статистика за март вряд ли кого может заинтересовать.
Старик советует срочно взять под контроль дела и начать контригру. Это хороший совет. Осталось только вычислить, на кого я могу положиться, если все, кого я знаю, уже придумывают дома, в кругу семьи, как будут тратить не шесть тысяч долларов, а восемь.
Чем больше я об этом думаю, тем крепче моя уверенность в том, что за десять минут до смерти Саша находился в состоянии растерянности. Ему срочно нужно было сдать сговор, и он сделал это в глупом разговоре на лестнице. Он чего-то боялся и поэтому завел об этом разговор не в «Сахаре», за «Миллером»,
