у нее начнется кашель, и я уверен, что это профессиональная болезнь.
— Можно, я его стряхну?
— Сделайте милость.
— Что случилось с Гореглядовым?
Раисамаксимовна, прокашлявшись, прячет платочек в карманчик пиджачка.
— Анатолий Максимович был скромнейшим из людей. Для компании это невосполнимая потеря. Смерть вырывает из наших рядов лучших, чтобы оставшиеся могли продолжить их дело.
— Странная концепция поведения смерти. Но я спросил, кажется, не о ее последствиях, а о ее причине.
— Анатолия Максимовича убил рак.
Я был так ошеломлен, что остановился.
— Начальника отдела новых технологий убил рак в СОС?!
— Анатолий Максимович был скромнейший из людей. Он страдал, но никто из нас не знал о его проблеме. Когда же во время совещания у него пошла носом кровь, он в сердцах признался, что у него лейкемия… Нам следует идти, потому что я не могу тратить время на разговоры. Это был скромнейший из людей. У него не было двухсот тысяч, и он не хотел использовать свое служебное положение, когда рядом умирают неимущие.
Когда каждое предложение начинается с имени того, о ком собираются говорить, это признак того, что говорить о нем собираются не совсем то, что является правдой.
— Использование служебного положения — это способ сделать свою жизнь еще краше, — понимая, что Раисамаксимовна меня не совсем понимает, произнес я. — А какой разговор может быть о корысти, если речь идет, простите, о жизни?
Она посмотрела на меня долгим взглядом.
— Каждый порядочность понимает по-своему.
Спорить с очевидной истиной бессмысленно, но это не тот довод, который в данном случае смог бы меня убедить. Я знаю, что суицид — это крайняя степень самокритики, но вогнать себя в гроб исключительно из соображений невозможности жить, потому что рядом умирают неимущие, глупо. Хотя бы по той причине, что Гореглядов был начальником отдела, занимающегося разработкой новых технологий лечения онкологических заболеваний, а посему такая скромность неминуемо приведет к тому, что теперь разработки встанут, и вслед за Гореглядовым в могилу отправятся тысячи.
— А зачем он проклинал президента?
Она пожала плечами и осветила меня изумленным взглядом.
— Когда?
Или я дурак, или у нее лыжи не едут. Зрачки ее сузились до острия булавок, а потом резко увеличились до такой степени, что я увидел два черных круга, мгновенно лишивших ее глаза голубого цвета.
— А кем был Старостин раньше?
— В каком смысле?
Переход резок, и Раисамаксимовна так изумлена, что лицо ее обвисло, и кривизна рта стала просто очевидной. Готов голову дать на отсечение, что она сама этот вопрос себе никогда не задавала.
— Кем он был до того, как организовал группу единомышленников? Он ведь где-то работал?
Стерва смотрит на меня, и во мне начинает петь соловей. Если бы я сейчас спросил ее, когда у Сергея Олеговича прекратились поллюции, она не задумываясь ответила бы, что четвертого апреля шестьдесят девятого года, проснувшись с будущими единомышленниками, Сергей Олегович нашел свою постель сухой. Но вопрос о прошлом президента самой большой компании мира очевидно потряс вице-президента. Ей до сего дня не приходила в голову мысль о том, что президент СОС Старостин мог быть кем-то еще. Корпоративное строение мозга не располагает к размышлениям, не предусмотренным корпоративной дисциплиной. Бьюсь об заклад, я уже занес себе один минус в записную книжку своей провожатой.
— Биография Сергея Олеговича есть во Всемирной медицинской энциклопедии, — сказала она, приходя в себя.
— Но в ней не сказано, кем был Сергей Олегович до того, как стал президентом СОС. Во Всемирной медицинской энциклопедии значится: «Родился четвертого ноября пятьдесят пятого года, в 1995-м основал компанию СОС, в 2001-м им и его единомышленниками было создано вещество, впоследствии признанное специалистами сывороткой для лечения онкологических заболеваний, или „Убийцей рака“.» Вчера я перерыл Интернет, пытаясь выяснить, какой медицинский вуз окончил президент СОС. Не нашел. Так какой?
Раисамаксимовна не выдержала. Она закашлялась. Быстро приложила платок к устам, убрала, и этого времени ей хватило, чтобы как следует обдумать и сказать следующее:
— Господин Чекалин, кажется, Леонардо да Винчи не имел диплома инженера? Если вы справитесь у своей памяти, вы вспомните, что и Эзоп не оканчивал ГИТИС. А если еще пороетесь в Интернете, то обнаружите, что Ван Гог не оканчивал художественной академии.
— Я могу узнать, зачем вы мне это говорите?
Глаза вице-президента впились в мою переносицу.
— Для того, чтобы вы поняли сейчас и навсегда. Роль великого человека сводится к умению организовать свой талант таким образом, чтобы носимая им идея обрела реальные очертания. Вам понятно?
— Мне непонятно, где мой офис.
Теперь, когда нам обоим все стало понятно, она повела меня быстрее, не обременяя себя повествованиями о хронологии становления компании и биографии ее основателя. Мой офис оказался на четвертом этаже главного корпуса, и, доведя меня до дверей, она не вошла в них, посчитав это, видимо, ниже собственного достоинства. Я должен был понять, что был приведен как телка пастись на выгон и большего от меня здесь не ждут. Кормись, гуляй, маши хвостом, но чтобы к вечеру было молоко, иначе осенью сдадут на мясо. Я знал, что с этой стервой у меня сладу никогда не будет, поэтому не пытался противостоять естественному течению процесса.
Приоткрыв дверь, я посмотрел на ее ровную, словно прибитую к доске спину и негромко позвал.
Она с изумлением оглянулась. Наверное, это первый раз, когда, сказав все, она была вынуждена остановиться и еще раз переключить свое внимание на ничтожество.
— Раисамаксимовна, немного из истории, если позволите. Да Винчи был педерастом, Эзоп рабом, а Ван Гог психопатом, который, когда ему не дала баба, отрезал себе ухо. Я совсем забыл спросить: компания оплачивает мобильную связь сотрудников?
Больше нам на одной тропинке лучше не встречаться. Сука уже через пять минут окажется в кабинете Старостина, расскажет, что в отделе информатики сбой программы, что прокат нового рекламного ролика «Убийцы рака» начнется только с завтрашнего утра, что в департаменте статистики обнаружена беременность и что я назвал да Винчи, портрет которого украшает офис Старостина, пидором.
Я не случайно упомянул об обнаружении беременности. Придя утром пораньше и оказавшись в курилке на первом этаже, я не привлек к себе внимания по той простой причине, что в СОС работает такое количество сотрудников, что она может запросто конкурировать по численности населения с той же Австрией. Я сосал свою «Лаки Страйк», наблюдал за тем, как мощная вентиляция вытягивает дым, а в метре от меня двое молодых мужиков разговаривали как раз о беременности. Надо сказать, что в эти минуты я и получил весьма красочное и правдивое, то есть независимое, мнение о Раисемаксимовне. Кривая проходила красной нитью через весь диалог собеседников, и сначала я подумал, что всеми беременностями, выкидышами и абортами заведует здесь именно какая-то «Кривая», которая специально приставлена к делу для того, чтобы обнаруживать и предотвращать рождение детей сотрудников СОС.
— Маринка вчера пришла и рассказала о планах на декретный отпуск, а через десять минут Кривая уже висела над ней, как фонарный столб. Прилетела как ворона… И кто рассказал?..
Ничего нового их разговор мне не дал. Как относятся к беременностям работниц частных компаний, если работницы не родственницы и не хорошие знакомые работодателей, мне известно. Ее принимают работать, а она тут же беременеет — ну не подлость ли это? Откуда у работодателя столько средств, чтобы каждую содержать? Я все ждал, когда в разговоре появится главный герой-детоненавистник, и поначалу грешным делом считал, что им окажется Сергей Олегович. Но потом разговор зашел о Раисемаксимовне, и я
