нужное, правильное — говорят, это вставляет. Ирочка говорит… Сейчас, к концу первого дня даже не сложений, а просто знакомства с мириадами двоек, пятерок и восьмерок я начинаю чувствовать, что если меня и вставило, то не с того бока. Задница, во всяком случае, болит крепко. А в голове хоровод из пятидесяти пяти казачек поет какую-то песню и все пятьдесят пять ходят против часовой стрелки. Я даже могу разобрать некоторые слова.
Поднявшись, я подошел к зеркалу и посмотрел в него, пытаясь найти изменения в связи с приездом хора казачек. Кроме взъерошенных волос, ничего не было. Я оттянул нижние веки. Ничего, кроме проступившей сетки красных прожилок.
— Вова!
Он посмотрел на меня как затравленная собака. Он так на всех смотрит. Раз восемь или десять к нам в офис входили, понятно, что не ко мне, я смотрел на юриста, и взгляд у него был такой, какой бывает у попавшей в чужую стаю суки, знающей за верное, что сейчас ее будет пороть вожак.
Не опуская век, я прорычал:
— Э-э!
Он вжал голову в плечи и принялся что-то читать. На лбу его бугрилась тонкая кожа, он думал, каким образом такому человеку, как я, удалось попасть в СОС на такую должность.
— Где начальник юротдела, Вова? Отвечать быстро, в глаза смотреть!
Юрист посмотрел на меня с укоризной, как на больного, который обещал не есть больше оконную замазку, но все-таки съел.
— Мои функциональные обязанности на это не распространяются.
Вот это ответ! Посмотрев и убедившись, что камера наблюдения (я о них не говорил раньше, потому что и так понятно, что здесь следят за каждым шагом) развернула объектив в его сторону, я зашел под нее и спросил:
— Вы так говорите, Володя, потому что предупреждали меня в туалете, что все наши разговоры в офисе слушают, или действительно не знаете? — и я показал юристу Володе согнутую пополам руку.
Он снова побледнел и, кажется, приготовился отправиться под стол.
— Я с вами в туалет не ходил и вряд ли когда пойду, — и мне показалось, что левая ушная раковина его дрогнула.
— Вы так говорите, Володя, потому что не хотите, чтобы руководство узнало, как вы писали Марине из статистического исковое заявление в суд?
Он открыл рот, и мне показалось, что более страшной картины я не видел. Это зияющее отверстие выглядело как пробоина после попадания снаряда малого калибра.
Я подошел к его столу со зловещей миной и закинул ногу ему на стол. Смахнул со столешницы пластмассовый треугольник с надписью «Юрист Говорков В.В.» и стал отряхивать им безупречную штанину.
Скелет порозовел, он не выдержал напряжения и затопал своими туфлями-скороходами на выход. Я знаю, куда он пошел.
Плевать, я озабочен другой темой. Я хочу знать, кто такая Милорадова. Фамилия этой женщины проходит каждый месяц по расходной документации СОС. Все эти ООО, ЗАО и т. п., называемые «Медсервис», «Знахарь», «Медтехнологии» вопросов не вызывали. Они поставляли сырье, с ними рассчитывались, СОС поставляло туда лекарственные формы, с СОС рассчитывались. Среди поставщиков и получателей были и частные лица. И суммы, обозначенные в финансовой документации, всякий раз отличались друг от друга. Но среди Ивановых, Инштейнов, Литвинских и других каждый месяц сверкала фамилия Милорадова, и каждый месяц на счет этого поставщика перечислялось ни много ни мало, а один миллион долларов. Для сравнения: если убрать из списка поставщиков Милорадову, то общая сумма перечисленных средств за каждый месяц всем поставщикам будет составлять два миллиона. Я перепроверил за каждый месяц текущего года с карандашом в руках. Таким образом, получается, что некто Милорадова получала на свой счет треть всех расходов СОС за каждый месяц.
— Говорков, кто такая Милорадова?
Он даже не посмотрел на меня. Он меня презирал. Я вынул из набора скрепку и швырнул ему в голову. Промазал и угодил в галстук.
— Я не знаю, кто такая ваша Милорадова, — по слогам произнес он и снова уткнулся в бумаги, сволочь.
Мне говорили, не нужно вникать в суть того, во что вникать должны другие. Но знать, кому СОС перечисляет треть всех сумм, я обязан. Это, как говорит юрист Володя, входит в мои функциональные обязанности. В противном случае как же я смогу защищать СОС от неправомерных притязаний налоговых органов? Я думал и смотрел в угол, под потолок, где находилась в постоянном движении маленькая, как глаз хамелеона, камера. Пять секунд — и она смотрит вправо. Потом едет влево, и тоже пять секунд. Я по часам засек. Но через десять минут после ухода моего юриста-дистрофика она вдруг остановилась и оставалась неподвижна пять минут.
Так закончился этот день. Я упустил три момента.
Первый. Без девяти минут двенадцать в кабинет вошли две девицы и один малый. По бейджам на их груди я безошибочно определил, что трио прибыло из отдела продаж. Девицы окружили стол, малый встал перед Володей и все четверо повели такой разговор:
Первая Девица:
Вторая Девица:
Малый:
Володя:
Под моим совершенно бессмысленным взглядом троица покидает кабинет.
Я:
Володя:
Я: Я
Володя:
Я:
Эпизод второй. Тринадцать минут второго, в кабинет снова прискакала трясогузка из рекламного. С ватманским листом в руке она сначала процокала к столу скелета, потом к моему и в конце концов остановилась посреди офиса.
Трясогузка (мне):
Володя:
Трясогузка:
Володя:
Трясогузка (растерянно):
Володя (злорадно):
Трясогузка:
Володя:
Трясогузка посмотрела на меня взглядом, каким смотрят на выпускном балу девочки, которых из-под носа зазевавшихся любимых уводят на тур вальса нелюбимые. Я кивнул.
Жестко, я бы даже сказал — грубо, схватив ватман, скелет начертал на его углу «Согласовано: юротдел, Говорков» и, не глядя на эскиз, с ненавидящим взглядом протянул трясогузке. Я понимаю Володю. Чекалин не успел явиться, как все внимание СОС тут же переключается на него.
Но так, дорогой Володя, было всегда! И в школе, и во дворе, и в институте, и это будет длиться вечно, и конца этому тебе, Володя, не дождаться, поскольку у меня есть все основания полагать, что проживу я дольше.
И, наконец, эпизод третий, последний. «Атака клонов».
В семнадцать часов и двадцать одну минуту в офис влетела Раисамаксимовна. На крыльях ее сидел Володя.