и двух минут нет.
— Но я не…
— Быстрее, идиот. Иначе никогда не узнаете, кто такая Милорадова. А ведь вы быстрее с близкой женщиной расстанетесь, чем откажетесь удовлетворить свое любопытство!
Отключив связь, я осторожно положил трубку на стол и вышел из кухни. До прихожей — десять метров. Преодолев половину этого расстояния, я услышал торопливые шаги Ирины…
Нет сомнений, что человек в «Ауди» видит каждое движение всех, кто находится в квартире, и я думаю, он не хочет, чтобы Иринка остановила меня плачем. Он видит, как она заходится в рыданиях, и понимает, что в такой ситуации, если она выйдет и устроит мне истерику, я скорее останусь с ней, чем уйду. Да и кто бы на моем месте ушел? Истерика — предтеча покоя. В момент возненавидевшая женщина мгновенно уходит, точно зная, что вернуться за вещами и разделить имущество не составит труда. Когда же она начинает биться в истерике, сердце ее разрывается от боли, но она точно знает, что простит. Мужчина понимает это, и в эту минуту вытянуть его на улицу для разговора не представляется возможным. Мой собеседник — умный человек.
В тот момент, когда я осторожно прикрыл за собой дверь, из коридора, направляясь в кухню, показалась Ирина. Она не заметила щель в двери. И теперь, когда меня было уже не остановить, я позволил итальянскому «Чиза» бесшумно сработать язычком и запереть дверь.
С меня сейчас можно рисовать картину «Возвращение блудного сына». Налицо все признаки опущения — расстегнутая, помятая рубаха, подол которой выпростался наружу, болтающийся дохлой гадюкой галстук и вывернутые в поисках сигарет карманы. Разница меж мною и тем несчастным лишь в том, что приголубить некому, да и раскаяния во мне ни на грош.
Спустившись вниз и немного смутив своим видом охрану, я вышел на улицу и сразу увидел черный «Ауди» представительского класса без номеров. Что-то новенькое. Молчанов и его присные номера снимать не будут. Они им выданы тем, кем надо.
Дверца начала движение в мою сторону, я запрыгнул на переднее сиденье и тотчас ее захлопнул.
— Я говорил вам, Чекалин: Cave! Но где был ваш слух?
Как следует разглядев странного мужчину, я наконец-то вспомнил и голос его, и лицо. Это он невозмутимо листал «Коммерсантъ» в темноте бара, где мы пили горькую, которая казалась нам сладкой.
— Кто вы?
— Мне думается, что вы и на йоту не имеете представления о том, насколько были сейчас близки к смерти, мой мальчик.
Привычно полапав себя по груди, я вспомнил, что сигареты, равно как и бумажник, остались в пиджаке, а пиджак — в квартире.
— Сигареты в ящике для перчаток.
Редкий фраер назовет «бардачок» ящиком для перчаток. Самое удивительное, что это и есть ящик для перчаток.
Затянувшись, я повторил вопрос. И снова услышал в ответ другое.
— Через десять минут вы были бы мертвы.
— В каком смысле? — уточнил я, плохо представляя, как мне удалось бы помереть в собственной квартире.
— За дни работы в компании вы нажили себе массу врагов, не завели ни одного знакомства и поставили под угрозу жизни многих людей. Остановить вас не представляется возможным, поскольку не только я убежден в том, что останавливаться вы не собираетесь. — Мой новый знакомый говорил голосом человека, с уст которого вот-вот должен сорваться приговор. — Это очевидно для всех. Ваше устремление — это только вопрос времени. Вы из тех корпоративных заключенных, кто долбит лбом стену, чтобы оказаться в соседней камере. Но вы не тупой. Вы просто не любите, когда вокруг вас хлюпает грязь. Удивительно, просто невероятно, как такой человек мог приглянуться Старостину! — так подумал бы любой, кто не знает Старостина. Я же сужу по фактам, эмоции презираю, а потому ничуть не удивлен странной привязанностью одного из самых страшных убийц современности к милому молодому человеку, практикующему порядочность.
— Вы о Старостине или Молчанове?
Немного помолчав, он решил, что разговор об этом требует менее раскованной обстановки, и остановил машину. Заглушив двигатель, он развернулся ко мне всем телом и облокотился на спинку.
— Вы услышите много удивительных вещей, Чекалин. Я уверяю вас, что те из них, которые вас просто шокируют, будут самыми легкими для восприятия. Вы крепкий человек, а потому прошу вас собраться с мыслями. Мне известно, что вы не пьяны. Все, что вы выпивали, через минуту вы сбрасывали в унитаз. Обстоятельства заставили вас быть внимательным и держать ухо востро. В квартире, узнав, что она под контролем, вы стали настолько осторожны, что момент перехода от беспечного существования к бдительному проживанию было нетрудно заметить даже неспециалисту.
— Это меня уже должно шокировать?
— Как хотите. В туалете вы перестали играть в тетрис, в спальне исключили из реестра любовных утех многие пункты. Выключать свет в квартире стали, едва наступали сумерки, словно это могло бы помешать видеонаблюдению… Что же касается службы, тут вы повели себя так, что мне поначалу показалось, будто эти хитроумные ходы для получения информации вы выставляете для усыпления бдительности наблюдателей. Смотрите, как я плету сети! — казалось, говорите вы. — Давайте, начинайте меня разрабатывать! И когда разработаете до конца, выяснится, что я просто балагур, и это моему таланту юриста ничуть не мешает. Клянусь богом, я поначалу так и подумал! Но вскоре понял, что ваши хитроумные ходы и есть хитроумные ходы, которые, как вы считаете, должны обеспечить прикрытие вашей подпольной деятельности. Вас не ведет никакая организация, вами никто не управляет. Ваши попытки проникновения в тайны СОС — не более чем желание до конца познать работодателя, увериться в его чистоплотности и отдаться ему всей душой.
Я молчал, посасывая фильтр.
— Ваша вина в том, Герман, что вы молоды и не могли стоять у истоков корпоративной культуры в России. Эпидемия пришла предсказуемо, но никто не ждал от нее таких разрушительных результатов. Все думали, что ураган «Катрина» смоет пляжи, а он унес жизни пятидесяти тысяч человек.
Опустив стекло, я вышвырнул окурок. Полюбовавшись, как я молчу и тем обеспечиваю себе право потом сказать: «Я был категорически с этим не согласен», мужчина продолжил:
— Вас потрясает способность людей продавать всех вокруг себя. Вы поболтали с Говорковым, и тут же это стало достоянием руководства. Выискивая выход на уволенную девушку, вы сработали многоходовую комбинацию и разговорили Кристину, думая, что добились своего. На самом деле она сразу, едва вышла от вас, направилась к Молчанову и передала ему содержание разговора. А вы в это время праздновали победу…
— Я не праздновал победу.
— Праздновали, праздновали. И чтобы продолжить дело, направились к Марине. Вас там едва не утопили в крови, и после этого на вашем личном деле, находящемся у Молчанова, был выведен красный треугольник.
— Что это значит? «Вход воспрещен»?
— «Вход воспрещен» — это для стафа. Для руководителей этот знак означает приговор человеку. Ты вошел в дверь с красным треугольником — ты умрешь. Тебя пометили этим знаком — ты умрешь. Сразу после вашего визита в квартиру на Волочаевскую вы были помечены. После неудачной шутки с Говорковым ваше досье было украшено голубым треугольником. Такие метки на трех четвертях сотрудников, но это не означает подозрений. Подозрения появляются, когда возникает нужда голубой цвет сменить на желтый. Так вот, желтый треугольник на вашем деле поменял цвет на красный после разговора с Кристиной. Вы уже подписаны и скоро будете стерты. Так что сейчас вам лучше вообще забыть и о СОС, и о квартире, и о джипе. У вас нет документов, денег, круга знакомых, к которым вы могли бы обратиться за помощью, и слава богу, поскольку теперь вы можете уехать, сменить имя и не показываться в этой части страны до конца жизни. Быть может, тогда вы умрете от того, посредством чего господь собирается вас забрать к
