— Насколько я знаю, это истина.
— Право, может, мы с вами сейчас и установим её?
— Стало быть, я вовремя удостоился аудиенции.
— Вы всегда приходите вовремя. Среди наших друзей нет человека, который бы всегда являлся так кстати.
— Меня сегодня мучила бессонница, и я задремал только под утро. А не то пожаловал бы к вам ещё раньше.
— Полно, разве можно приходить в такую рань? Чего доброго, и дверь была бы заперта. Пришлось бы вам всем на посмешище торчать на улице. Что тогда стали бы говорить о вас друзья и враги!
В то время как господин доктор Али Акбар Дипломаси лебезил перед своим собеседником, господин доктор Тейэби Йезди сидел в красном бархатном кресле, закинув короткие, толстые ноги одна на другую и барабаня по колену пухлыми пальцами. Было видно, что он нервничал, что ему надоели эти лживые, льстивые слова, которых он досыта наслушался за свою жизнь. Каждый раз, когда уходило одно правительство и на смену ему приходило другое, подобные бессмысленные разговоры неизменно кончались торгом, и Он так набил руку на этом маклерстве, что стал непревзойдённым мастером во всём Иране. Но господин доктор Али Акбар Дипломаси был в экстазе, он так упивался холодным, безжизненным и бесцветным лицом доктора Тейэби, смотрел на него такими влюблёнными глазами, что, казалось, хотел употребить все свои американизированные педагогические знания, чтобы привлечь к себе симпатии этого человека, чтобы он согласился помочь ему. Но доктор Тейэби был куда хитрее своего собеседника. Кроме того, он слишком дорожил своим временем, чтобы попусту тратить его на бесполезные разговоры с этим ничтожеством. Поэтому он начал задавать ему вопросы на первый взгляд совсем безобидные, но на самом деле таившие подвохи.
— Ну а что слышно, господин доктор, о вашем дорогом друге, господине инженере Батенгане?
— Простите, я не расслышал, о ком вы спрашиваете?
— Да о нашем бородатом инженере-ахунде, которого зовут Ашейх Мохандес.
— Вы имеете в виду Батенгана?
— Ну да, того хитрого типа.
— Так ведь он вчера до полуночи сидел у вас!
— Вчера? Да полно вам! Я уже давно не лицезрел его благословенной бороды.
— Но ведь, горбан, вчера поздно ночью он поднял меня с постели и велел мне сегодня утром навестить вас.
— Брешет, как пёс, каковым он и является. Опять должно быть, ночью гонялся за мальчиками и оказался по ту сторону стадиона Амджедийе, около вас. А когда его заметили, он и решил заглянуть к вам, замести следы Ну и наговорил, как всегда, несусветную ложь. Небось, болтал всякую всячину от имени «поборников ислама»' хотя они его и знать не хотят.
— Машалла, господин доктор, какой проницательностью наделил вас бог! Можно подумать, что вы или присутствовали при нашем разговоре, или сто лет прожили с этим прощелыгой!
— Дорогой доктор, ведь я его знаю как облупленного. Когда мы жили и учились в Йезде, среди семинаристов было немало таких проходимцев. Их называли у нас бурдюками, начинёнными ложью.
— Прекрасно придумано. Позвольте мне на ближайшем заседании «Фархангестана» от вашего имени предложить этот термин. Мы сможем его применить к руководителю по крайней мере одного из факультетов.
— Вы ведь, доктор, бывалый человек, язык у вас подвешен неплохо, зачем же вы даёте этим длиннобородым прощелыгам обманывать себя?
— Смею сказать, что в политике приходится ладить с каждым.
— Ладить нужно, но смотрите, как бы эти бородачи не одурачили вас. Надо иметь дело с теми, кто может дать в залог ещё кое-что, кроме своей бороды. Если хотите знать правду, отцы их — люди денежные. Не знаю, какие ещё числятся способности за этим Ашейхом Мохандесом, но на спекуляции различными товарами и других делишках он заработал немало денег. У него три сына, и все они только о том и думают, как обобрать отца. Они соревнуются в лицемерии, хитрости и обмане, стараются подражать ахундам, болтаются то у одного, то у другого мембара[59], надеясь таким образом найти путь к карману отца, тайком выманить у него дарственную грамоту если не на всё состояние, то хотя бы на часть его. А момент вполне подходящий: ведь отец одной ногой уже стоит в могиле.
— Я поражён! Вы, машалла, больший психолог, чем я. Не мне, а вам надо читать лекции по психологии.
Господин доктор Тейэби погладил усы, поправил галстук, выпятил грудь, приосанился и сказал:
— Вы очень любезны. Премного вам благодарен.
— Да что вы, я как-то даже теряюсь перед вами. Кстати, не отнимаю ли я у вас драгоценное время? Может быть, у вас назначена встреча с кем-нибудь ещё?
Господин доктор Тейэби вынул из жилетного кармана золотые часы с крышкой на очень изящной золотой цепочке и открыл их.
— Да, через четверть часа ко мне должен прийти один из ваших соратников по первому кабинету Кавама, и он взял с меня слово, что здесь его никто не увидит.
Тогда господин доктор Али Акбар Дипломаси заторопился:
— Разрешите очень коротко доложить.
— Прошу вас.
— Горбан, университетские дела очень неважны. Студенты стали дерзки, а некоторые профессора поглядывают на нас косо и даже открыто выступают против нас. Они и в газетах пишут всё, что им хочется. Ведь это может нанести урон интересам государства. Боюсь, что мы опозоримся и нас обвинят в беспомощности наши же друзья.
— Что я слышу, господин доктор! — воскликнул господин Тейэби. — Разве можно сыскать более опытного в этих делах человека, чем вы? Бог свидетель, всякий раз, когда там — вы понимаете, конечно, кого я имею в виду, — заходила речь о реформах, моментально всплывало ваше имя. Уж не знаю, как это вам удалось заслужить их расположение. Даже покойный Хажир со своим одним глазом (господин Тейэби прикрыл один глаз), да помилует его бог, не мог соперничать с вами.
— Во всяком случае, горбан, чтобы исправить положение в университете, вы должны оказать милость и включить меня в состав нового правительства.
Господин доктор Тейэби громко захохотал.
— Клянусь, доктор, — сквозь слёзы сказал он. — на сей раз вряд ли что выйдет, дело приняло довольно серьёзный оборот. И виноваты в этом вы сами. Сколько мы ни старались, нам так и не удалось замять ту историю. Простите, не хочу доставлять вам неприятности, но должен сказать, что своими опрометчивыми поступками вы лишили себя поддержки в меджлисе.
— Вы изволите говорить о делах, давно минувших?
— Люблю догадливых людей. Скандал, который тогда разразился, ещё не забыт.
— Ведь было решено — вы сами обещали — сказать друзьям, о которых вы сейчас говорили, что мы совершили ошибку, каемся и больше никогда нога наша не будет в том проклятом посольстве. Мы даже условились, что они сами дадут указание своим агентам оставить наконец нас в покое.
— Дорогой доктор, мне не хотелось говорить вам об этом, но, мой милый, душа моя, вы ведь, машалла, получше нас разбираетесь в этих делах. Зачем же вы посещали Общество культурных связей[60]? Слушали лекции, смотрели кинофильмы? Что вам, больше делать нечего?
— Бог свидетель, каюсь, как пёс. Но неужели наши друзья так злопамятны? Почему они не могут забыть такой незначительный проступок? За это время я оказал им столько услуг! Это сторицей окупает мой промах. Помните, когда мне было приказано выгнать из университета тех предателей, я, не мешкая, расправился с ними.
— Да, всё это так. Однако вы и сами знаете, что иногда миска бывает горячее плова. У них есть такие преданные агенты, которые, если их хозяева даже и скажут им: «Оставьте в покое такого-то», всё равно от него не отстанут.
— Во всяком случае, прошу вас, внушите им любой ценой, что слуги преданнее меня им не найти.
