— Я не сомневаюсь в этом, но с величайшим сожалением должен сказать вам, что тут уже поздно что-либо предпринимать.
— Как, уж не обещано ли это место кому-нибудь другому?
— Да, вчера нашёлся человек, более расторопный, чем вы, и мы обо всём договорились.
— О, я никак не предполагал, что всё закончится так быстро!
— Ничего не поделаешь, с государственными делами нельзя мешкать. Да и время очень ненадёжное, стоит только зазеваться — и останешься в дураках. Наши друзья обещали изменить обстановку в нашу пользу. Они уже закончили переговоры в высших сферах.
— Насчёт премьер-министра их мнение не изменилось?
— Да, сошлись на том, что на этот пост будет назначен наш человек. Он должен быть недалёким, чтобы не впутывался в наши дела. И министрами будут наши.
— Господин Саед со мной в хороших отношениях.
— Знаю, даже слишком в хороших. Но он безвольный человек, кого ему дадут, того он и возьмёт. В этом его великое достоинство.
— Так что же прикажете теперь делать мне?
— О, я чуть не забыл. На сей раз мы вручим вам портфель министра иностранных дел. Наши друзья хотят иметь возможность больше вмешиваться в наши внешние дела. Ведь влияние американцев значительно усилилось, и в высших сферах им покровительствуют. Я с самого начала считал, что мы должны быть абсолютно уверены в делах министерства иностранных дел и поэтому возглавлять его должен наш человек. В конце концов друзья согласились со мной.
— Боюсь, что я не справлюсь с этой ролью.
— Не справитесь? Что я слышу? Откуда такая неуверенность?
— Вы же знаете, мне хотелось бы получить министерство просвещения, а если это уже невозможно, то я не прочь стать хотя бы министром без портфеля.
— Дорогой мой, душа моя, тут не приходится рассуждать о том, что нравится вам. Надо считаться с интересами друзей и нашими собственными.
— Но, милый доктор, ведь министерство иностранных дел мне не по плечу.
— Почему вы так неблагодарны? А кому оно по плечу? Прежний министр тоже доказывал, что он просвещенец, а не успел переступить порог министерства, как развил такую деятельность, что только держись. Вы же помните, он был мозгом кабинета! А вы, слава аллаху, много лет работали во французском посольстве, позавчера ночью праздновалось тридцатилетие вашего вступления в Тегеранскую ложу. Наконец, разве не любовь к этому делу заставила вас ещё в молодости принять фамилию Дипломаси — дипломатический!
— Могли ли мы в то время думать, что политика станет такой сложной и запутанной!
— Что значит запутанной? Уж во всяком случае, министерство иностранных дел требует ловкости не больше, чем университет. К тому же, политику будем делать мы и наши друзья, а вам придётся лишь выполнять наши указания и сводить концы с концами. Вот и всё.
В это время в комнату на цыпочках вошёл Мешхеди Мохаммед Голи. Приблизившись со смиренным и подобострастным видом к креслу господина доктора Тейэби, он поднял свою руку над головой, затем свёл большой и указательный пальцы обеих рук и поднял их к глазам. Это означало, что прибыл тот, высокий, в очках.
Доктор Тейэби молча указал Мешхеди Мохаммеду Голи на соседнюю комнату, давая таким образом распоряжение провести посетителя туда.
Доктор Дипломаси понял, что его время истекло, пришёл новый клиент и ему пора уходить. Он поднялся и, обращаясь к хозяину, который тоже встал, произнёс:
— Ничего не поделаешь, придётся подчиниться воле вашего превосходительства, принять пост министра иностранных дел и, я надеюсь временно, отказаться от министерства просвещения, к которому, как вы знаете, я очень привязан. Но я убедительно прошу вас позаботиться о том, чтобы наши друзья забыли о своей обиде. Тогда я буду совершенно спокоен.
Два героя, два учёных доктора, два столпа политики, две торгующиеся стороны, в конце концов довольные друг другом, обменялись рукопожатиями, и фигура доктора Али Акбара Дипломаси снова продефилировала мимо лавки Плешивого Аббаса. Шофёр торопливо выскочил, открыл дверцу чёрного шевроле, и наш учёный, честнейший из честных, ректор университета, быстро помчался по своим научным делам.
Как только Али Акбар Дипломаси вышел из комнаты, наступила очередь мужчины в очках, которого так изящно изобразил Мешхеди Мохаммед Голи. Высокий, крупный, он вошёл в комнату и, подойдя к господину доктору Тейэби, крепко пожал ему руку:
— Очень признателен вам за приглашение.
— Я боялся, что вы опоздаете. Ну-с, как поживаете, как дела?
— Да какие там, горбан, дела? Разве это жизнь.
— Не огорчайся, дорогой, всё должно свершиться в течение двух дней. Мы дали обещание нашим друзьям послезавтра утром представить состав кабинета, по на сей раз…
— Горбам, а разве в прошлый раз были какие-нибудь упущения?
— Собственно, лично я к вам претензии не имею, но я поражаюсь, как это вы, при вашей, машалла, проницательности, не можете понять, что я не один решаю дела в меджлисе. Вам не следует пренебрегать и другими, особенно своей группой депутатов. Если они будут против, даже я не смогу помочь вам.
— Горбан, но ведь их претензиям нет предела. Поднеси им всё государство на подносе — они всё равно скажут, что мало.
— Это я прекрасно понимаю, но что поделаешь? Одно из двух: нужно либо оставаться и выполнять всё, что велят, либо заняться чем-нибудь другим.
— Но я не об этом. Дело в том, что эти господа не ладят между собой.
— Знаю и это, однако вы должны понять, что люди там разные: есть полезные, даже очень полезные, есть вредные и очень вредные. Нельзя мерить всех на один аршин. Верно, что каждый депутат имеет один голос, но голос голосу рознь. Иной голос равен десяти. Нужно иметь в виду авторитет человека, его способность вести политическую борьбу, устраивать дела. Большое значение имеет его внешность, роль и вес в политических кругах, в печати, в посольствах…
— Да, всё это верно, — подтвердил гость.
— Ну, раз вы согласны, давайте решать.
— Горбан, извините вашего покорного слугу, боюсь оказаться дерзким, но вы же сами понимаете, время сейчас сложное. Ведь мне день и ночь придётся иметь дело с хазаратами[61]. Через два-три дня они будут здесь. Вчера до трёх часов ночи мы вели переговоры — господин Фатех специально прибыл для этого в Тегеран. Впереди нефтяной вопрос, и на сей раз они не будут торговаться. Помните, какими они были мягкими раньше, и то могли ватой горло перепилить, а сейчас они будут действовать решительно.
— Кому вы это говорите? Я буду знать всё раньше вас всех! Вы же знаете, они приходят сначала ко мне, а потом уже к вам.
— Во всяком случае, раз известно, что на днях появится мистер Гес и, как внезапная смерть, свалится на наши головы, разрешите обстоятельно обсудить этот вопрос.
— Для этого я и пригласил вас.
— Горбан, давайте сделаем так: ваше превосходительство изложит сейчас своё мнение, а я его запишу. Мы с радостью примем всё, что вы пожелаете для своей группы в меджлисе.
— Выражаю вам большую благодарность от своего имени и от имени наших друзей. Мы знаем, что с вами можно договориться скорее, чем с кем-либо другим. Не зря же мы включаем вас в состав большинства кабинетов. В этом кабинете вы тоже будете.
— Позвольте мне проявить ещё одну дерзость.
— Пожалуйста, я к вашим услугам.
— Нижайше прошу вас, если я принесу вам огорчение, не скрывайте, скажите мне об этом прямо. Хотелось бы сейчас, не откладывая в долгий ящик, разрешить все сомнения.
— Господин министр финансов, вы, кажется, начинаете сомневаться в вашем преданном друге?
