машины всегда возвращались пустыми. В одну ночь вывезли 96 машин, примерно по 20 человек в каждой.
По словам некоторых красноармейцев, их всех расстреливали.
Возвращавшиеся после допроса, часто носили следы побоев. При допросах применяли вбивание игл под ногти. Допросы производили или в закрытых помещениях, или в кустах. Часто оттуда слышались вопли.
Рассказчик говорит, что сам слышал, как один казак кричал на допросе:
— Лучше убейте меня, гады, а со своего пути не сойду. Вы замучили миллионы людей… Мучайте и меня…
Всех женщин стригли. Некоторых мужчин мазали щеткой какою-то жидкостью от лба до затылка, после чего волосы выпадали, оставалась чистая, голая кожа. После этого тело становилось холодным и безчувственным. Всем на спине ставили краской крест.
В эшелоне рассказчика было около 900 человек, и между ними старые эмигранты: полковник Сиволобов — без одной ноги, станицы Кущевской и войсковой старшина Гавриш, тоже без руки. Гавриш, несмотря на свою инвалидность, удачно выпрыгнул по пути из вагона, залег за какой-то пень и, несмотря на жестокий пулеметный огонь английской стражи, остался невредимым.
Сиволобова опознали его станичники-красноармейцы Тищенки и здесь же в лагере, в кустах, расстреляли.
Кормили очень плохо: 112 граммов муки и котелок чечевичной похлебки на два человека. Воду давали один раз в день. При допросах тех, кто не служил в войсковых частях и тех, кого не отправляли в 13-ю группу, переводили на этап, то есть отделяли здесь же в отдельную группу.
И моему собеседнику удалось попасть на этап и только потому, что среди красноармейцев оказался его зять, который шепнул ему, куда надо отойти, а потом незаметно перевел в этапную группу. Туда же еще раньше попал псаломщик станицы Поповичевской К. и 13-летняя девочка Леночка Шабанова, дочь казака, который пропал без вести, а мать ее убили палками англичане при насильственном вывозе из-под Лиенца. Они трое составили группу и не разлучались до лучших дней.
На шестой день заступила новая стража.
Мой собеседник оставался в лагере Грац восемь дней. Все это время работала следственная комиссия: иголки под ногти, избиения…
Некоторым заключенным помогали красноармейцы.
Мой собеседник говорит, что в лагере он видел через окно одного из бараков полковника Новикова и есаула Овсянникова.
Из слов отдельных красноармейцев, в том числе и от своего зятя, с которым мой собеседник смог несколько раз перекинуться словами, он заключил, что большинство из 1700 офицеров, вывезенных из-под Лиенца «на конференцию» в Шпигель, расстреляны в Граце.
На восьмой день, говорит Троценко, построили колонну в 12 тысяч чело- век, в том числе и его с псаломщиком и Леночкой. Начальник конвоя им сказал, что, ввиду разрушения пути, они пройдут 12 километров пешком и будут погружены в поезда.
Сильная стража вывела их за город Грац, а дальше шли вольно, под слабой охраной. На ходу колонна сильно растянулась. Некоторые из красноармейской стражи относились к заключенным хорошо, другие не позволяли человеку остановиться даже тогда, когда ему это было необходимо.
Вопреки тому, что при выходе из Граца было объявлено, что, пройдя двенадцать километров, колонна будет погружена в поезда, движение ее походным порядком продолжалось более недели, причем начевали под открытым небом.
На седьмой день пути советский лейтенант, находившийся в числе стражи, разговорился с Троценко и сказал, что его два сына тоже служили в наших частях. Что, когда их захватили большевики, то одного куда-то увезли, а другого расстреляли в Граце. Он сказал:
— Ничего хорошего вас не ожидает. В лучшем случае осудят на многолетнюю ссылку, где вы и погибнете, в худшем расстреляют, — и он посоветовал, пока не поздно, уходить.
Последовав этому совету, наша тройка (казак, псаломщик и девочка) в первый же вечер, воспользовавшись движением колонны по редкому лесу, вышли из колонны и, по совету лейтенанта, спрятались за куст, а когда колонна прошла, пошли в сторону от дороги. Пройдя километров восемь, они увидели в окне свет. Псаломщик подошел к окну и попросил воды. Женщина-мадьярка напоила их. Они кое- как договорились с нею, и, когда она узнала, что они бежали от красных, дала им головку сыру, две булочки, молока, девочке сахару, а мужчинам по пачке папирос и показала дорогу.
Шли остаток ночи и целый день. Девочка подбилась и плакала, так как она была босая и натерла ноги. Тогда ее спутники из кусков своей одежи сделали ей что-то вроде туфель, и ей стало легче. С наступлением темноты заночевали под крышей какого-то открытого сарайчика в лесу. Спали крепко.
Шли два дня. Встречные мадьяры относились [к ним] очень хорошо.
На третий день к вечеру подошли к какой-то небольшой мельнице на ручье, присели за ней и, несмотря на условие спать по очереди, все заснули. А утром один из них проснулся, услышав какое-то клокотание воды. Выглянув из-за угла, он, к своему ужасу, увидел трех красноармейцев, умывающихся у колодца мельницы.
Он потихоньку разбудил своих спутников, и они провели некоторое время в очень тревожном состоянии, пока красноармейцы не ушли к леску, откуда раздавался шум. Видимо, там ночевала какая-то красноармейская часть.
Как только ушли эти три солдата, наша тройка спряталась в густом кустарнике, где оставались до вечера. Ели очень экономно тот хлеб и сыр, что дала им женщина в первый день их пути.
Вечером мимо них к мельнице прошел какой-то старик-венгр. Псаломщик пошел за ним и вскоре вернулся с куском хлеба, сыром и табачными листьями. Это добрый старик снабдил их. Он начертил на клочке бумажки план, как им надо идти и сказал, что красные отходят.
Переночевав в кустарнике, они в четыре часа двинулись дальше по пути, указанному им стариком- венгром, с целью перейти перевал и там оставаться укрыто, пока уйдут красные войска.
Пройдя несколько километров, увидели небольшую усадьбу; там оказалась только одна женщина, с которой они столковаться не могли, но туда же пришел знакомый им старик, который немного говорил по- русски, потому, что был в плену у русских во время Первой мировой войны.
Только успели переговорить, как во двор въехала красноармейская походная кухня и кашевары начали готовить обед.
Хозяйка спрятала мужчин в маленький сарайчик, а девочке сунула в руки метлу. Рассказчик мой говорит, что они сильно переволновались, и ему даже показалось, что псаломщик сошел с ума, стоя в чулане и читая молитвы.
Под вечер хозяйка приоткрыла дверь чулана и передала пшеничные пышки и кислое молоко. Она показала им пальцами, что в три часа ночи кухня уходит. Но есть они не могли. Псаломщик жаловался, что у него жжет внутри. Все это от волнения. Потом они выпили немного молока, а пышек есть не могли.
Часа в три ночи хозяйка веселая и радостная открыла чулан и выпустила заключенных в нем, сказав, что кухня ушла. Бедная девочка очень волновалась, целый день ничего не могла есть и только пила воду. Видимо от этого, лицо ее опухло.
Утром мадьярка их хорошо накормила и повела по скалистой дорожке, предупредив, что двигаться по дороге опасно, так как по ней отходили красноармейцы и что надо пройти еще километров двенадцать, чтобы выбраться из советской зоны.
Выведя их в английскую зону, женщина эта посоветовала им идти в Грац к англичанам. Но они, поблагодарив, ее советом не воспользовались и пошли так, чтобы выйти севернее Граца; заночевали в небольшом лесочке близ ручья. Здесь вместе с местными женщинами собирали малину и решили хорошо отдохнуть. Легли спать в десять часов и встали на следующий день в половине четвертого. Какая-то немка принесла им сыру и молока.
Двинулись дальше и, пройдя город Леобен, явились в одном из селений в местную полицию. Там их заперли в подвал и сказали, что отправят к красным. Но вскоре к зданию полиции подошла машина с двумя англичанами. Заключенные слышали, что произошел какой-то продолжительный разговор, затем один из англичан, по-видимому старший, сказал «О'кэй!» Заключенных вывели из подвала и второй англичанин,
