Она покачивалась в трех взмахах руки от него. Среди тонких нитей водорослей торчали, покрытые белым налетом, рога гальваноударных колпаков. Свинцовые выступы, побуревшие от долгого пребывания в воде, изъеденные солью, казались необычно хрупкими.
Карауш вытянул руки вперед и коснулся железного тела мины. Ржавый обрывок минрепа хлестнул по воде, пограничник схватил его правой рукой и тут же отдернул — обрывок троса ужалил ладонь острыми стальными заусенцами.
Волна вскинула мину на гребень. Карауш нырнул, чувствуя, как холодеет сердце. Ему казалось, что мина, сброшенная с гребня, устремится в глубину и достанет его своими хрупкими рогами.
Он вынырнул далеко позади металлического шара, снял ремень и осторожно поплыл к мине.
Обдирая ладони о ржавый кусок троса, Карауш мертвой хваткой вцепился в рым. Теперь он вместе с миной то взлетал на гребень, то падал вниз, выбирая момент, чтобы захлестнуть ременную петлю за неподвижное кольцо минрепа. Наконец ему это удалось, он отпустил рым и бешено заработал ногами.
Зыбь мешала движению. Она, как бы играя с миной, раскачивала ее, с каждой новой волной приближала к берегу.
Карауш плыл почти автоматически, загребая правой рукой, понимая, что стоит на месте. Он чувствовал, как с каждым гребком силы оставляют его, но пограничник видел краем глаза огромный белый теплоход, медленно входивший в тесное полукружие бухты, и напрягал свое скованное неимоверной усталостью тело, сдерживая железный шар, готовый в последнем прыжке достигнуть отмели.
Карауш не думал о катере, который, по его подсчетам, должен был уже выйти из порта. Его сознание как бы сжалось, сосредоточилось на одном — не выпустить ременной петли.
Андрей захлебнулся и рванулся в смертельной тоске, выталкивая из горла соленую горечь воды. Мина, качнувшись, ударила его по голове — она словно ждала этого момента. Карауш выпустил ремень, и в ту же секунду ноги его коснулись подводной скалы.
«Отмель!» — пронеслось в сознании.
Мину подхватила прибойная волна, задержала на гребне, и, прежде чем тяжелый шар, начиненный тротилом, рванулся вниз, Андрей, ощущая в теле непривычную легкость, стремительно пронырнул гребень и встал спиной к скале, первой среди пяти каменных пальцев, торчавших из воды. Пограничник уперся руками в скользкий крутящийся корпус мины, отжимая ее от скалы в сторону моря.
Страшный груз пригибал руки к подбородку; прямо перед глазами, словно винтовочный ствол, вздрагивал тупой, покрытый белым налетом колпачок ударника.
«До девятой волны, — мелькнула мысль, — я выдержу до девятой волны. Она самая мощная... Она перебросит мину через меня...»
Ему казалось, что он видит ее, эту девятую волну, рожденную в открытом море странной закономерностью или прихотью природы.
— Эй!.. Старшо-ой!.. — внезапно донеслось из-за камней.
Андрей скосил глаза вправо и увидел спасательную шлюпку. Она ходко двигалась от берега к камням отмели. В гребце Карауш узнал парня в джинсах. Он ловко подогнал шлюпку к скале и выпалил скороговоркой:
— Спасателей не нашел. Вот канатик захватил на всякий случай...
И от этого веселого баритона Караушу сделалось спокойно и легко. И он подумал: «Увижу Николку».
— Бросай сюда канат, вытрави метров десять и не вертись возле железяки, — строго сказал Андрей.
— Э-э, да тебя солью посыпали, — вглядываясь в угрюмое лицо старшего лейтенанта, пробормотал парень.
Он бросил конец и затабанил веслами, удерживая шлюпку на месте.
Карауш продел левой рукой конец в кольцо минрепа, ощущая всем телом тяжесть мины, и, когда обратная волна с берега чуть качнула рогатую смерть от скалы, быстро обеими руками завязал его морским мертвым узлом.
— Греби! — жгучим, как плеть, голосом крикнул пограничник и, вытянув руки, что есть силы толкнул мину от себя.
Теперь он только смотрел, как медленно, неспешно уползает она от него.
Сильным был этот парень в джинсах. Греб широко, захватисто.
— А что же катер? — запоздало крикнул Карауш, чувствуя, как немеют израненные об острые края подводных камней ступни ног. И тут же увидел пенистый бурун со стороны порта.
Теряя сознание, Карауш почувствовал, как его оторвало от скалы, подняло вверх и бросило на отмель.
Он еще успел подумать: «Вот она, девятая». Потом наступила тишина, неподвижная, словно каменная.
Все выше подымались волны в море. Все тише пели птицы в садах. В небе все чаще появлялись темные, печальные облака. Пока еще одиноко падал на чуть порыжевшую землю яблоневый лист. Он звенел, касаясь на лету горячего воздуха. А с гор, с севера все чаще дули нетеплые ветры.
В один из таких дней мальчик и молодой мужчина с белыми, как иней, волосами взбирались на гору, что возвышалась над городом и над морем. Им хотелось увидеть море так, как не видел его никто в городе.
Мальчику было трудно преодолевать крутой подъем — сандалеты скользили на скалах. Он снял их и пошел босиком. Мужчина прихрамывал и опирался на суковатую палку.
К полудню они достигли вершины. Отсюда ни волн, ни ряби на море не было видно, и оно казалось гладким громадным агатовым камнем, вправленным в зеленые берега. Им хотелось увидеть парус, но море было пустынно.
Мальчик повернулся к отцу и долго вглядывался в его строгое, почти суровое лицо с глубоким шрамом на лбу.
В его представлении оно было красивым и сильным, как море.
ПОВЕСТИ
В двух шагах от «Рая»
Адъютант, моложавый подполковник, приветливо кивнул Седому и пропустил в покои командующего. Маршал сидел в большом кресле у раскрытого окна и пил чай.
— Садись, капитан, наливай, не стесняйся, покрепче.
Командующий с интересом рассматривал разведчика.
— А ты и впрямь седой.
— Седой, — немного растерянно ответил Долгинцов.
— Мне о тебе говорил Георгий Константинович. Рекомендовал. А он, сам знаешь, слов на ветер не бросает.
— Знаю, товарищ командующий.
Маршал был в простой саржевой гимнастерке с расстегнутым воротом. Очки на толстом, мясистом носу.
