1942 г. Заздравная песня Что любится, чем дышится, Душа чем ваша полнится, То в голосе услышится. То в песенке припомнится. А мы споем о Родине, С которой столько связано, С которой столько пройдено Хорошего и разного! Тяжелое — забудется. Хорошее — останется. Что с Родиною сбудется, То и с народом станется, С ее лугами, нивами, С ее лесами — чащами. Была б она счастливою, А мы-то будем счастливы. И сколько с ней не пройдено — Усталыми не скажемся И песню спеть о Родине С друзьями не откажемся! 1942 г. В санбате На носилках из шинели
Одиноко мне и жутко.
Изумленно шепчут ели:
«Неужели это Уткин?!»
Гимнастерки не по росту
Надо мной глаза склонили…
Удивленно смотрят сестры:
«Уткин, милый… Это вы ли?!»
И опять шинель — как лодка.
Я плыву куда-то… это
Сестры грустные в пилотках
На руках несут поэта!
И от слез теплее глазу.
И тоска меня минует:
Сколько рук прекрасных — сразу —
За одну найти, больную.
Июль-август 1941 г. Полевой госпиталь.
Из письма …Мне жаль не друга, не жены, Мне жаль не самого героя. Н. А. Некрасов Когда я вижу, как убитый Сосед мой падает в бою, Я помню не его обиды, Я помню про его семью. Мне представляется невольно Его обманчивый уют. …Он мертв уже. Ему не больно, А их еще… письмом убьют! Июль-август 1942 г. Брянский фронт. Я видел сам Я видел сам… Но нет, не верю, Не верю собственным глазам, Чтоб то, что я увидел сам, Свершили люди, а не звери! Не верю, нет! Но тише, тише… Я видел сам… Я видел их — Невинных, мертвых и нагих, Штыками проткнутых детишек! И, как слепой, руками шаря, Не веря собственным глазам, — Их матерей в костре пожара, Товарищи, я видел сам! Тяжелый сон? Ну нет, едва ли Приснятся нам такие сны!… Пилотки сняв, потрясены, Безмолвно мы вокруг стояли. Стояли мы, застыв на месте… И как взлетали к небесам Слова о беспощадной мести, Товарищи, я 1942 г.
