и экипаж сможет еще какое-то время разить и «тройки», и «четверки». На некотором отдалении от засадных танков комбат стрелкового расположил новые 57-миллиметровые орудия и две, еще более новые, опытные самоходки со стомиллиметровыми стволами. По дальности прямого выстрела они не уступали орудиям «тигров», а снаряды их, даже не пробив броню, способны были оглушить экипаж. Сколь ни мощным казался противотанковый узел обороны, крепость брони и дальнобойность пушек новых немецких танков вызывала озабоченность. «Тигры» и «Фердинанды» («слоны») показали свою крепость вчера, в боях за первую позицию. Разрывы их снарядов на танках и в танках вывели из строя почти все танки и противотанковые орудия, располагавшиеся в ней. Меткость у всех дай бог — один-два снаряда, и цель загоралась или взлетала на воздух. Некоторые из подбитых наших танков горят до сей поры. А еще артиллерия и авиация немчуры. Ей, конечно, доставалось от нашей, но гвоздила она метко и густо. Попадешь под огневой налет — закопает навек. Бомбардировщики тоже изрядные стервятники, но к ним уже попривыкли — их бомбы рвутся громко, но попадают в цели редко. В общем, как пугачи в детстве — звука много, а страха на минуту. Не разорвало на части — вскакивай и стреляй в немцев на подходе или в самой близи от траншеи или окопа.
В ожидании приближающейся атаки противника каждый солдат-молокосос и командир взвода, только что присланный на фронт из скороспелого училища, подумал уже о всяком, что может случиться с ним в предстоящем бою, но никто из них не искал даже тропку, по которой можно было бы отползти, уйти, убежать от опасности. И не потому, что строгий приказ наркома Сталина еще не был отменен, а потому, что уход и бегство от опасности уже воспринимались как самое постыдное — трусость, потом осуждение товарищей — отводили глаза с нежеланием говорить, рядом выкурить самокрутку. К тому же, если убежишь далеко, осудят и в штрафбат, сообщат домой. Потом немец… Ты его не угробишь — он тебя скосит, раздавит, разотрет в блин гусеницами. Трудно сказать, возникало ли у кого намерение совершить героическое. На третьем году войны, пожалуй, все уже поняли: героическое не творится по своему желанию или по заказу. Оно вершится в тех обстоятельствах, когда ты, выдержав огонь и натиск врага, сам, изловчившись, разишь его, проклятого, отбрасываешь его от себя, а потом добиваешь огнем или штыком. Главное — не сдрейфить в жуткий момент. А то, за что дают ордена и медали, свершится как бы само собой.
Как и вчера, наступлению танков и пехоты немцев предшествовала артиллерийская и авиационная подготовки. Злющие, страшные точно положенными по целям огневыми налетами. И все же Соболев раз за разом поднимался по шею из литой башни «КВ», в которую была вмонтирована 85-миллиметровая длинноствольная пушка. Она немногим уступала 88-миллиметровой немецкой, но в обороне, когда танк закопан почти до макушки, превосходила ее.
Потеря на минных полях, восстановленных за ночь, девяти танков, из них двух «тигров», не остановила переломившуюся натрое их линию, и она всей своей броневой тяжестью навалилась на новый передний край. Противотанковые орудия успели подбить еще столько же, с «тройками» справились противотанковые ружья и гранаты, но линия танков, теперь разорванная в ряде мест, все же сохранила свою силу и принялась в первой и второй траншеях «размазывать» живых и мертвых пехотинцев. Некоторые метнулись в ходы сообщения, иные, обезумев от страха, выпрыгнули из них и побежали к спасительной третьей траншее. У Соболева вспыхнуло было презрение к таким, но он тут же упреком охладил свою злость: ведь на пехотинцах брони нет, ты же видел, как они дрались с танками и пехотой в двух первых траншеях, дух иссяк — они обезумели. Тех, кто добежит до спасительной третьей траншеи, мой батальон может прикрыть огнем, бедолаги-пехотинцы опомнятся и снова будут стрелять и метать гранаты.
Танки-наживки открыли стрельбу, «четверки», «тигры», «слоны» — ответную. У одной «тридцатьчетверки» их снаряды срикошетировали, у другой угодили в бруствер, и разрыв проделал в нем выемку. Второй снаряд через нее прошил лобовую броню, и «тридцатьчетверка» загорелась. Танкисты начали покидать ее через башню. Первые — благополучно, последние — свалились с башни сраженными. Одна «сотка» в отместку дала точный выстрел, и «тигр» зачадил, другой стал поворачивать башню в сторону той, что подбил соседнюю, но другая «сотка» упредила с выстрелом. В ответ десятка три-четыре полевых гаубиц и шестиствольных минометов накрыли высоту огнем и дымом. Стрельба пригасла.
Володя Соболев принадлежал к той молодой советской поросли, которая в Гражданской войне видела лишь одну, победную сторону. Отец неохотно заговаривал о другой, начальной, когда Красная Армия только создавалась в ходе боев из красногвардейцев, призванных в нее солдат Первой мировой войны и добровольцев, среди которых было немало юнцов, поверивших в новое будущее, без буржуев.
Умалчивал отец и о том, что в первые два года Гражданской войны из Красной Армии дезертировало около трех миллионов призванных единожды и дважды. И все же такие, как отец, отбили походы и восстания, а затем создали настоящую, хорошо вооруженную Красную Армию, готовую воевать на три фронта.
Однако истинный характер войны и боев открылся Соболеву в первый месяц войны. Совсем не такой, как о ней пели и декларировали. За два года войны он так нахлебался горько-пересоленного, что о проявлении личного героизма не думал. Поразить противника стало для него обыденностью, и воевал он с той добросовестностью, к какой приучили его отец с матерью, учеба в училище и два года войны, которую непременно необходимо закончить разгромом немцев. Слово «фашист», как и большинство солдат-вояк, он почти не употреблял, разве что в сочетании «немецко-фашистских». Иной профессии он не знал, иную, мирную, жизнь почти забыл и расценивал как школьное, подготовительное к той жизни, которую он вел на фронте, время.
Едва танки неприятеля перебрались через первую позицию, по ним ударил огонь гаубичной артиллерии. Вред причинила только двум, но остальные все же остановились. Простояли недолго. Первыми двинулись вперед тяжелые танки, и тут же перед ними артиллерия поставила ПЗО — подвижный заградительный огонь. Несколько снарядов и мин разорвались на танках, но, видимо, вреда не причинили. Делая остановки, тяжелые танки выпускали по одному-два выстрела и возобновляли продвижение. И хотя все танки батальона Соболева были зарыты, можно сказать, с головой, четыре уже горели.
Танки, поставленные для приманки, снова приподнявшись по аппарелям, сделали по выстрелу и тут же спустились в укрытия. Ответные последовали незамедлительно — убойные. Соболев вскинул бинокль… У танка центральной роты ствол укоротился наполовину. Досталось ли экипажу от второго выстрела, разглядеть не удалось — поднятая разрывом снаряда пыль заслонила машину. Рассеялась — другой танк, приподнявшись по аппарелям, успел сделать три выстрела. Затраченного времени оказалось достаточно, чтобы снаряд «тигра» вонзился в него, и он зачадил густым дымом. «Эх, успел бы экипаж покинуть танк!» — промелькнуло у комбата желание как-то подсказать экипажу, что ему надо сделать без раздумий.
А тут на героическую глупость пошел третий экипаж. Поднявшись из укрытия, он рванул навстречу ближнему «тигру» и вонзил в него два снаряда. Один из них угодил в единственное уязвимое место — под башню справа. «Тигр» вроде бы вздрогнул и остановился. И в то же мгновение сглупившая «тридцатьчетверка» будто приподнялась от вонзившихся в нее штыков — нескольких бронебойных снарядов, но все же не сбавила ход, даже сделала выстрел и свалилась в воронку от крупной авиационной бомбы.
От вспыхнувшей злобы и боли Владимир жестко подал команду: «Всем открыть огонь!» Заряжающий вогнал трассирующий снаряд в казенник, и в следующее мгновение тот полетел к цели.
Начался ближний танковый бой. С западного и восточного скатов ударили «сотки». Снаряд ближней от комбатовского «КВ» угодил в «тигра», но, срикошетировав, полетел под углом ввысь. «Тигр» не спеша развернул хобот в сторону «сотки», однако не успел выстрелить — второй снаряд угодил в моторную часть, и он задымил.
С каждой минутой в стрельбу включались танки обеих сторон, артиллерийские батареи и дивизионы. Пыль и дым все гуще накрывал высотку, и Соболеву уже труднее давались точные целеуказания. Но его танкисты сами вроде бы неплохо выбирали себе цели и разили их. В основном «тройки» и модернизированные «четверки», которым утолщили броню и поставили новую пушку с удлиненным прямым выстрелом. Но в дуэльной стрельбе это не давало заметного преимущества — танки Соболева располагались в укрытиях, а «четверки» и «тройки» стояли или медленно продвигались открытыми, и опытные танкисты разили их с первого или второго выстрела. Смелели и быстроиспеченные танкисты. Нет- нет да и успевали подбить танк врага до той секунды, когда болванка или подкалиберный снаряд дырявили броню, неважно защищавшую их.
