Генштабе.
— Вот и хорошо. Ты у меня очень понятливая.
Катя открыла дверь в столовую.
— Такой стол, да еще в поздний час! — с искрами восторга в глазах произнес Александр Михайлович. — Успела за минуты?
— Ждала часы.
Повесив фуражку и китель в стенной шкаф, Александр Михайлович сполоснул руки и вернулся к жене.
— Можно сказать, ужинать будем по-праздничному.
— Твое раннее возвращение домой для нас всегда праздник.
— В таком разе, сказал бы мой отец, не грешно и по рюмочке. Нашей домашней, настоянной на водочке.
Налив жене и себе, приподнял рюмку.
— За тебя, Катюша, за твое терпение и заботу. За часы пребывания дома я набираюсь сил на многие сутки.
Выпив, Александр Михайлович подошел к жене и с нежностью поцеловал ее.
Казалось бы, маршал и делопроизводитель секретной части отдела — не пара. Но суть этой разницы не ворошила душу Александра Михайловича. Семейные взгляды у него сложились в многодетной семье священника строгих правил. Он никогда не чурался деревенских ребят и девушек, дружил с ним на равных. На войнах было не до невест, после них служба затянула в себя с головой, и потому подругу жизни не искал из обнищавших дворянок и купчих, как это делали многие командиры, стремясь с их помощью избавиться от повадок простолюдинов. Первая жена — девушка не лишенная красоты. Прожил с ней десять лет. Когда же перевели служить в Генштаб, стал поздно возвращаться домой. Пошли подозрения, упреки, претензии. На озабоченного командира с тремя «шпалами» в петлицах обратила внимание женщина, которая выдавала документы и литературу. Всегда старалась побыстрее найти нужное ему. Вручала с участием, вежливо, без расчета на внимание. Во всем этом виделась интеллигентность, но не изысканная, а естественная, добрая, заботливая. Узнал ближе: выросла в семье хорошего врача, умершего в Гражданскую войну от заражения крови.
Слухи о его дружбе с Катериной дошли до жены. Пошли подозрения, упреки, иногда ссоры, хотя к тому еще не было оснований. На службе засиживался по делам, и никаких проводов Кати домой еще и не предвиделось. Однажды на работе задержался до трех. Жена-командирша обиделась так, что за день собралась в дорогу и уехала к своим, в Вышний Волочек. Наметился тот раскол в семье, который привел к разрыву. Произошел без скандала — в эти же дни его перевели служить в Куйбышев. Оттуда Шапошников направил его в Академию Генерального штаба, потом определил своим помощником и доверенным генштабистом.
Принялись ужинать. Зная, что Саша долго отходит от работы, Катя принялась рассказывать кое о каких новостях дома, заселенного политиками и военными высокого ранга. Первые Александр Михайлович из вежливости выслушал со вниманием, а затем его взгляд ушел в себя.
— Ляжешь спать, Саша?
— В такую рань! — полушуткой ответил Александр Михайлович.
— Уже за полночь.
— Знаешь, для нас — это самая страдная пора. Так что посидим, Катюша, помолчим, я полюбуюсь тобой.
— Уже не красавица. Да! Звонила жена твоего сослуживца Сергея Трофименко. Хотела встретиться с тобой — я отговорилась.
— Первая или вторая?
— Первая.
— Она же ушла от него, когда мы с утра до поздней ночи зубрили военную науку.
— Обеспокоена его молчанием.
— Вероятно, не получила от него деньги.
— Удивительно, такого красивого и мужественного военачальника променять на тщедушнего актеришку.
— Да, Сергея Георгиевича Бог ни умом, ни красотой не обидел. Дошло до женщин академии, что жена ушла к любовнику, дюжина готова была любить и лелеять его. Как ты меня.
— Ну уж… наши отношения сложились сами собой. Ты проявил внимание ко мне, я — к тебе. Без твоего внимания я бы не осмелилась даже заговорить с тобой. Полковник, солидный, старше меня.
— На твой возраст я никогда не обращал внимания. Моложе тебя — сколько бегало по коридорам Генштаба.
— Откройся, чем же я привлекла тебя?
— Вниманием и терпением.
— А я полагала и красотой, — отшутилась Катя.
— Красивость наша, Катя, одного достоинства. По-настоящему красивы мы только вдвоем, как две стороны золотой медали.
— Без тебя, Саша, я не представляю свою жизнь. О! Извини, Саша, от счастья забыла тебе сказать: звонила Серафима Николаевна.
— Что-нибудь случилось? — встревожился Василевский.
— Опасно закашлял Юра. В училище курсанты одеты кое-как, в казарме было холодно, сейчас еще свежо. Одеяла солдатские, тепла под ними не соберешь.
Александр Михайлович тут же встал, сделал несколько шагов по столовой.
— Раз уж Серафима разговаривала с тобой, значит, Юра заболел серьезно. Надо переводить его на службу в Москву. Ты не против, если какое-то время он поживет у нас?
— Он мне будет столь же близок, как и наш Игорек.
— Спасибо, Катя.
4
Под разными предлогами Ватутин оттягивал перевод Колосова в Москву. Причины высказывал разные: новый начальник штаба фронта без Колосова не потянет работу; оттяните время откомандирования Колосова хотя бы на месяц; пусть поможет спланировать оборону фронта на новом рубеже.
Верховный, услышав от Василевского, что Ватутин все еще не откомандировал Колосова в Москву, позвонил тому:
— Вы же твердо знаете, что распоряжение начальника Генерального штаба в определенные моменты равнозначны моим.
— Но Щаденко подсунул мне такого начальника штаба, что сносной помощи от него не дождешься.
— Кого бы вы хотели?
— Ну, хотя бы Корженевича.
— Почему «хотя бы»? Потом будете просить другого? — Поднял взгляд на Василевского. — Ваше мнение о генерале Корженевиче.
— Как начальник штаба армии проявил себя хорошо. И у Лопатина, и у Жадова.
— Может быть, его взять в Генштаб, а Колосова оставить у Ватутина?
— У меня было намерение назначить Колосова на оперативное управление, но на эту должность назначили Штеменко. На рядовую Корженевич может не согласиться, попадет в Генштаб по принуждению, работать будет без необходимого напряжения. Потом, с армейских масштабов сразу на стратегические… Может долго входить в курс дела. Нарастающие события могут опередить вхождение его в курс дел.
— Если Штеменко занял освободившуюся должность, может быть, Колосова в Генштаб не переводить?
