цифрами, придумывал что-то похожее. Жаль, не успел ничего сделать — зарубили в тридцатом.
— Если каждую комнату представить страницей гипертекста, — продолжил Стас, — то можно попробовать набросать схему взаимосвязей. Каждому открыта только часть проходов, но если мы объединим наши знания, то наверняка найдутся и новые пиктограммы, и мы сможем расширить наше пространство.
— Это не наше пространство, — сухо возразил Максвелл. — Вы подходите с человеческими мерками к божественному творению. Вам даровали высшую жизнь, так не ковыряйте действительность. Поломаете что-нибудь!
— Я думаю, инопланетянам это понравится, — рассмеялся Дункан. — Валяй, Анастас, подними земную расу в их глазах! Раскурочь тут все, найди главный рубильник, тут-то мы с ними и поговорим!
— Писать нечем, — сказал Стас.
Через несколько дней, если считать дни от сна до сна, они обзавелись кремнем, трутом и огнивом, подожгли Стасовы сломанные лыжи, надышались вонючего дыма, но получили два десятка обугленных обломков, которыми можно было если не рисовать, то хотя бы делать наброски.
А добывать огонь их научил Хыш.
Дело было в обеденной комнате.
Сначала Стасу показалась, что перед ними скрючилась обезьяна из энциклопедии Брэма. Существо сидело на корточках, готовое к прыжку.
Дункан и Лэлли явно готовились к бою.
— Мир очагу, — прорычало существо. — Хыш пришел.
Максвелл забился в кресло. Лэлли неожиданно сделала шаг вперед и подняла в приветствии открытую ладонь.
— Мир путнику! Будь с нами.
Хыш поднялся на ноги, доказав, что владеет прямохождением, и закосолапил к столу. Костюм из шкур сидел по фигуре.
— Еда-мясо-буйвол — хочу! Делиться — да?
— Плохая охота, — развлекаясь, сказал Дункан. — Есть личинки. Жирные, крупные.
— Мясо — хочу! Личинки — буду! — объявил Хыш.
Внимательно оглядел остальных и протянул Максвеллу сверток.
— Огонь!
Когда суета улеглась, Хыша распросили, откуда он, подразумевая, что случилось с его миром.
— Лед до неба, — сказал неандерталец, запихивая за щеки белые шматки, которые с тех пор так и стали зваться личинками. — Земля кончаться, вода — злой рыба. Хыш лезть вверх. Другие лезть вниз. Рыба сыт. Хыш идти снег, снег. Буйвол нет, дерево-огонь нет, путь — терять!
Посмотрел на всех, хитро сощурился.
— Пещера — хорошо! Пещера — тепло! Хыш отдыхать, Хыш спать. Потом бить буйвол. Приносить- есть.
Никто его не стал ни в чем убеждать, тем более — рассказывать про гиперссылки и метафизику.
Хыш вернулся очень нескоро. Похудевший, измотанный, злой.
— Туман-демон! Хыш звать шаман. Шаман кормить рыба. Хыш рисовать — нет. Чужой шаман прятать путь. Плохо. Мясо-буйвол ждать другой охотник.
Стас вызвал Дункана на разговор. Они нашли комнату, куда остальным вход был закрыт.
— Я могу спросить прямо?
— Попробуй, — шевельнул бровями горец.
— Я, как и ты, не верю в божественную сущность нашей мышеловки. Она создана кем-то из нас. Пока не понимаю, зачем.
— И что же?
— Ты уже жил здесь, когда пришла Лэлли, а потом Макс. Ты — единственный, кто претендует на какое-то бессмертие. Если это правда, то ты чужак, Дункан. Я хочу, чтобы ты открыл карты.
— Ты видишь здесь вход или выход? Начало или конец? — Дункан всего лишь положил ему руку на плечо, а Стасу показалось, что к горлу прижато холодное-холодное лезвие. — Здесь нет времени, дружок, нет верха и низа, нет ничего! Только эти дурацкие плитки, от которых кружится голова, и несколько Последних. Спрячься, подожди, пока простаки найдут друг друга в лабиринте, покажи, что ты свалился с Луны и ничего не понимаешь, дай им провести экскурсию на правах старожилов… Знаешь, северянин, я не очень-то верю в ваши байки про двалов, радиацию и грипп-детоубийцу…
— Что же ты остановился? — Стас покосился через плечо. — Нас здесь шестеро.
Дункан отпустил его и отошел в сторону. Коснулся туманной стены, погрузил в нее пальцы, кисть, руку по локоть. Сказал:
— Я думаю, что мы ищем Эву.
Стас промолчал.
— Уже влюбился или только собираешься? Такая неземная, ресничками хлопает, ничего не понимает, всему удивляется. Девочка-цветочек. Удобная маска, правда?
— От цветочков умирают, — сказал Стас.
Как хочется защитить Эву, но в словах Дункана — лишь предположение. И прежде, чем защищать ее, надо самому быть уверенным, что она не при чем.
— Давайте устроим игру! — предложил Стас, кладя перед каждым обугленную палочку.
Хыш презрительно фыркнул и на четвереньках переместился подальше ото всех.
— Рисовать — детеныши, — буркнул он. — Охотиться — Хыш. Лэлли, Эва — плохие самки. Нет огня, нет шкур. — Уселся, обняв колени, и низко опустил голову, чтоб никого не видеть.
— Ладно, попробуем впятером! — напряженно улыбнулся Стас. — Играем?
— Решили взять на себя работу с коллективом, Анастас? — поинтересовался Максвелл. — Давайте рискнем! Это ваша северная игра?
— Якутское гадание.
— Рисуем оленя по частям? — спросил Дункан. — Или моржа в разрезе?
— Нет. Игра на скорость и сообразительность. По очереди задаем вопросы и пишем ответы, не задумываясь. Какие вопросы — сейчас покажу. Готовы?
Все придвинулись к столу.
— Кто дописал, сразу кладет палочку перед собой.
— Глупость какая! — буркнула Лэлли.
Все замерли с занесенными над столом головешками.
— Имя матери! — крикнул Стас.
Через пару секунд все палочки уже лежали на столе. Лишь Эва застыла с головешкой в руке и расширившимися глазами.
— Что такое, девочка? — Дункан смотрел на нее в упор.
— Я… — Эва откашлялась, — я не поняла вопроса.
— Даже так? — горец смотрел исподлобья, буравил ее глазами. — Может быть, хочешь рассказать об этом подробнее?
— Максвелл, — сказал Стас. — Не трогайте палочку!
Старик отдернул руку от стола.
— Твой вопрос, Дункан, — констатировал Стас, — нужно адресовать другому человеку.
Стас вывел имя мамы круглыми русскими буквами. Дункан — размашистой латиницей. Лэлли — частоколом рун. Перед Максвеллом вилась изощренная надпись «Элизабет», скрученная узором туманного языка.
Старик отодвинулся от стола и встал.
— Празднуете победу, Анастас?
Стас, а за ним и остальные тоже поднялись. Хыш из угла переместился к столу, чувствуя, как
