папайя, и старфрут, и всякие диковинные штуковины, существование которых в своем мире Стас поставил бы под серьезное сомнение.
— Не совсем, — мягко сказал старик. — Я здесь хозяин, а вы — гости. Это мой мир.
Над столом повисла тишина. То, что подразумевалось, наконец, обрело форму.
— Макс! — Дункан составлял слова так медленно, будто это был последний вопрос в его жизни. — А где — тогда — мой — мир? Их миры?
— Как ты забрал нас сюда? — сказала Лэлли.
— И зачем? — добавил Стас.
А Эва молча протянула руку к вазе, отодвинула пальцами лохматые киви и синий шипастый огурец и вытащила из-под них маленькое зеленое яблоко.
— Давайте вы послушаете, не перебивая, — сказал Максвелл, — и я расскажу.
Он разлил по чашкам темный густой напиток, сам сделал долгий глоток и начал рассказ.
Стас смотрел на бодрого и энергичного старика, а вспоминал Семена Аркадьевича. «Вот только не говорите, что ждете от философии раскрытия смыслов того и сего, душа моя!»
Максвелл был последним представителем бессмертной цивилизации. Жизнь можно длить вечно, и нет такой напасти, что помешала бы человеку проживать век за веком. Кроме той, что сидит в самом человеке.
Никому не хотелось детей. Никто не рвался путешествовать. Никого не прельщала совместная жизнь. Ни о ком не всплакнули. Один за другим бессмертные гасли, находя повод и способ прервать свое бесконечное бытие.
— Когда я остался один, — старик обвел глазами замерших собеседников, — то во мне проснулось любопытство. Пополам с обидой. Думаю, это первые человеческие чувства с тех пор, как смерть стала необязательной. Я потратил шестьсот лет, чтобы построить Нерест, — он слабо махнул в сторону окна. — Думал найти причину нашей усталости. Человечество — мое человечество — прошло мимо стольких опасностей, ставя свое существование на карту бессчетное количество раз, а окончательная победа превратилась в конец игры. Смешно, не правда ли?
Лэлли хмурила лоб, пытаясь не запутаться в абстрактных построениях Максвелла. Дункан опустил глаза, и почти не дышал. Стас снова обнял Эву за плечи, потому что она плакала.
— Я верил, что другие последние смогут дать мне что-то. Объяснить, как жить, чтобы не хотелось смерти. Оказалось, что при всей хрупкости Земли, ее почти невозможно уничтожить. А человечество — как пыль. Сколько не вытирай, появится снова. Миллиарды миров Нереста минуют все опасности. Люди воюют и мирятся, глупеют и умнеют, добираются до смертельных игрушек — и вышвыривают их в ведро. А потом — фьють! — и разлетаются прочь.
— О каких миллиардах вы говорите? — глухо спросил Стас.
Максвелл поднял на него свои ясные-ясные глаза.
— Одно зернышко Нереста — один мир, Анастас. Когда — и если — людям удается покинуть Землю, на месте этого зернышка вырастает другое. Нерест обновлялся бессчетное количество раз — и только вы пятеро составили мне компанию. За вычетом нашего бесподобного Хыша — четверо.
— И что же, Макс? — у Дункана дрожали губы и побелели щеки. — Похоже, мы — немножко не те, кого ты ждал?
Старик задумчиво кивнул.
— Ваши миры пережили губительные катастрофы. Вы погибали и цеплялись за жизнь. Вы исчезали и все равно не верили в смерть. Вы верили, что раньше или позже снова будет весна. А я застрял в осени, которой нет конца…
— Моего отца, — тихо сказала Лэлли, — разрезали на части и скормили волкам. Моих братьев зацепило Подземным огнем, и они кричали неделю, прежде чем догорели до конца. Мой муж подарил мне связку двальих ушей и запретил плакать перед норниками, когда его поведут на казнь. Собираешься объяснить мне, что все случилось для того, чтобы мы могли с тобой выпить отвара и обсудить твои печали?
— Я сожалею, — бесстрастно ответил Максвелл.
— Адм никогда не верил Красавчику Эфу. В тот день он пошел за мной и слышал, что говорит червяк. Я уже держала в руках вот такое же, — Эва, по-прежнему плача, вертела перед глазами яблоко, — а Адм вырвал его у меня и надкусил.
Стас сильнее прижал ее к себе.
— Он умер почти сразу. Я даже не знала, что мне делать. Красавчик уполз, солнце исчезло, а я бегала по саду и кого-то звала. Хотя знала, что кроме нас никого нет. Был такой туман, что я почти сбила Лэлли с ног.
Максвелл молчал, сжав губы.
— А я так любила Адма! Нам никогда не было скучно. Мы жили, не считая дней… А ведь это мне червяк принес…
Эва оборвала речь на полуслове, и впилась зубами в зеленый яблочный бок. Сок побежал по подбородку, она наконец откусила огромный кусок и вытерла рот тыльной стороной ладони.
— Ты пойдешь со мной? — спросил ее Стас.
— Вы так и не поняли! — воскликнул Максвелл. — Время стоит только здесь, в пределах моего дома. Выйдя наружу, вы уже не сможете вернуться. Состаритесь и умрете, как простые люди.
— Я и есть простой человек, — Стас поднялся и протянул руку Эве.
Лэлли посмотрела на Дункана, и тот кивнул.
Максвелл закрыл лицо руками. У него были тонкие длинные пальцы художника.
Город не выглядел мертвым, потому что в нем жили звери. Длиннохвостые птицы галдели в ветвях краснолистых деревьев. Конус муравейника рос прямо на ступенях ближайшего дома.
Неподалеку Хыш сосредоточенно выламывал из потрескавшегося тротуара металлический столбик с какой-то коробкой наверху, похожей на парковочный автомат. Наконец, блеснув пучком проводов, железяка оказалась в руках неандертальца. Он взмахнул ей, как дубиной, издал боевой клич и побежал по широкому проспекту, иногда опираясь в беге на свободную руку.
Небоскребы соседствовали с дворцами, футуристические строения без единой прямой линии перемежались унылыми барачными корпусами. Сколько витков прошел этот мир по бесконечной спирали?
В небе, а может быть
Стас нагнулся и провел ладонью по траве. Щекотно.
— Здравствуй, мир! — сказал он и повернулся к Эве.
Она доверчиво улыбалась, но в ее взгляде появилось что-то новое, от чего Стас почувствовал жар и холод одновременно.
— Пожалуйста! — Максвелл стоял в дверях своего склепа, протягивая руки. — Пожалуйста, кто- нибудь! Останьтесь жить поблизости, не уходите все! Не оставляйте меня опять одного!
Лэлли и Дункан сразу направились туда, где дома расступались, открывая вид на пологий косогор, уходящий к серебристой полоске реки. Воительница шла, не оборачиваясь, а горец, не сбавляя шага, громко крикнул:
— Старик, я ненавижу бессмертных! От них все беды! Когда тебе надоест игра в бога, приходи к нам. Я научу тебя ловить форель и разводить пчел. Ты слышишь?
Максвелл что-то ответил, но Стас не разобрал слов. Точнее, он просто прослушал, потому что Эва встала перед ним лицом к лицу, теплыми ладонями обняла за шею, и в ее глазах он вдруг увидел ночь, мерцающий снег и разноцветные сполохи.
Сиреневый, розовый, золотой.
